действительно хотела причинить ему боль — любым способом, каким только смогу!

— Значит, тобой действительно руководила просто злоба?

— Отчасти. Ну и что? — Она ожидала от него презре­ния, возмущения или еще чего-то подобного, однако он оценивающе посмотрел на нее, и губы его изогнулись в по­нимающей усмешке.

— Ну что ж, тогда я вынужден признать, что это была отличная работа! — сказал он.

Она не сразу, но все же улыбнулась в ответ и пояснила:

— И потом, все-таки в глубине души я надеялась, что у меня есть хоть какой-то шанс и я смогу убежать.

Муртаг фыркнул:

— Ну да, а драконы смогут начать травой питаться!

— И все равно я должна была попытаться!

— Да, я понимаю… И я бы сделал то же самое, если б мог. И пробовал — когда близнецы еще только притащи­ли меня сюда.

— А потом? А теперь?

— Нет, теперь не могу. Но даже если б мог — какова была бы цель моего освобождения?

На это у Насуады ответа не было. Они помолчали; по­том она попросила:

— Муртаг, если ты не сможешь освободить меня, тогда пообещай, что поможешь мне спастись… иным способом, хорошо? Я бы не стала просить тебя… не стала бы взвали­вать тебе на плечи столь тяжкое бремя, но твоя помощь может оказаться бесценной, особенно если у меня не будет возможности сделать это самостоятельно. — Она сурово поджала губы, но он и не думал прерывать ее. — Что бы ни случилось, я не позволю себе стать игрушкой Гальбаторик­са, его рабыней! Я пойду на все, лишь бы избежать подоб­ной участи. Ты можешь это понять? — Он слегка кивнул. — Ты мне поможешь? Ты даешь мне слово?

Муртаг потупился, сжимая кулаки; дыхание его стало хриплым.

— Да, я даю тебе слово, — выдохнул он.

Муртаг был не особенно разговорчив, однако Насуада вскоре сумела его разговорить, и они довольно долго болта­ли о всяких пустяках. Муртаг рассказал ей, как он переделал седло для Торна, которое подарил ему Гальбаторикс, — эти­ми усовершенствованиями он по праву гордился. Они по­зволяли ему гораздо быстрее вскакивать в седло и спрыги­вать с него, а также без малейшего неудобства пользоваться в полете мечом. А Насуада рассказывала ему о лабиринте рыночных улиц Аберона, столицы королевства Сурда, и о том, как в детстве частенько удирала от няньки, чтобы этот лабиринт исследовать. Ее любимцем был один торговец-ко­чевник по имени Хадаманара-но Дачу Таганна, хотя он на­стоял, чтобы она называла его просто Таганна, как звали его в семье. Этот Таганна торговал всякими ножами и кин­жалами и с огромным удовольствием показывал ей свои то­вары, хотя она никогда ничего не покупала.

Чем дольше они с Муртагом беседовали, тем легче и сво­бодней текла их беседа. Несмотря на весьма неприятные обстоятельства, Насуада обнаружила, что ей очень прият­но с ним разговаривать. Он был умен, хорошо образован и обладал цепким умом и житейской смекалкой, что было особенно ценно в нынешнем ее, весьма затруднительном, положении.

Муртагу, похоже, беседовать с нею было ничуть не ме­нее приятно. И все же в какой-то момент оба поняли, что ведут себя глупо и беспечно, продолжая болтать о пустя­ках. Их вполне могли застать врасплох, и Насуада нехотя вернулась на свое каменное ложе, позволила Муртагу за­стегнуть ее оковы и прикрепить голову ремнем к прокля­той серой плите.

Когда он собрался уходить, она вдруг окликнула его. Он замер в дверях, потом обернулся и вопросительно посмо­трел на нее. Насуада, собрав все свое мужество, все-таки задала вопрос, который давно вертелся у нее на языке:

— Почему? — Ей казалось, он непременно должен по­нять, какой смысл она вкладывает в это слово: почему именно ее? Почему он спасает именно ее? Почему хочет помочь ей бежать, рискуя всем на свете? Она, конечно, до­гадывалась, но все же хотела услышать его ответ.

Муртаг долго смотрел на нее, потом тихо, с трудом, вымолвил:

— Ты сама знаешь почему.

Плотные серые облака расступились, и Эрагон увидел с высоты почти весь остров Врёнгард.

Остров имел форму чаши, в центре которой расстила­лась огромная долина, со всех сторон окруженная круты­ми горами, вершины которых уходили за облака. Склоны гор были покрыты густым лесом, состоявшим в основном из елей и сосен. Лес спускался и в холмы предгорий, точно огромная армия колючих воинов в остроконечных шле­мах. Деревья были высокими и какими-то сумрачно-пе­чальными, даже с такого расстояния Эрагону были видны густые бороды моха и лишайников, свисавшие с мощных ветвей. Кое-где к щекам гор будто прилипли клочки белого тумана, а в некоторых местах над долиной из проплываю­щих облаков тянулись нити дождя.

Высоко над днищем этой огромной чаши среди дере­вьев Эрагон заметил немало каменных строений, стояв­ших весьма обособленно друг от друга, а также обрушив­шиеся, заросшие молодняком входы в некогда жилые пещеры. На склонах гор виднелись остатки сожженных сторожевых башен и огромные замки с провалившимися крышами; внизу были здания поменьше, и они выглядели так, словно все еще были обитаемыми.

Более десятка рек стекало со склонов гор и, извиваясь, пробиралось сквозь заросли на дне чаши, пока не попадало в большое спокойное озеро, находившееся почти в самом ее центре. Вокруг озера лежали развалины главного горо­да Всадников — Дору Арибы. Столичные строения почти все отличались гигантскими размерами — в этих опустев­ших полуразрушенных замках поместился бы, наверное, весь Карвахолл. Каждый вход был точно зев огромной неисследованной пещеры. Каждое окно было размером с въездные ворота, а стены напоминали отвесные утесы.

Толстый, упругий слой вьющихся растений порой пол­ностью скрывал каменные плиты, а там, где не было плю­ща, плиты поросли мохом, и благодаря этому здания слов­но растворялись в пейзаже, сливались с ним; казалось, они и сами выросли прямо из земли. Немногочисленные участ­ки обнаженного камня чаще всего имели бледно-охристую окраску, хотя встречались и пятна красного, коричневого и мутно-синего цвета.

Как все прочие эльфийские строения, здания эти, не­смотря на свои размеры, отличались определенным изя­ществом и некой текучестью формы. Дома эльфов всегда казались Эрагону более стройными, чем дома гномов или людей. Но здесь, в Дору Арибе, этим домам, безусловно, была свойственна особая прочность и некое благородное достоинство, чего не хватало, пожалуй, тем домам- дере­вьям, которые Эрагон видел в Эллесмере. Впрочем, неко­торые здешние дома показались ему похожими на дома жи­телей долины Паланкар, и он вспомнил, что самые первые из Всадников-людей как раз и были родом из его родных мест. В общем, архитектура этого города имела свой уни­кальный, неповторимый стиль — не совсем эльфийский, но и не совсем человеческий.

К сожалению, почти все здания были сильно разруше­ны, а некоторые почти стерты с лица земли. Эти разруше­ния, похоже, расходились радиусами от некоего центра на южной окраине города — глубокой, более чем на тридцать футов уходящей в землю воронки. Несколько березок уже успели пустить там корни и шелестели листвой под легки­ми порывами ветерка.

Все площади и прочие открытые городские простран­ства заросли сорными травами и кустарником, а вдоль улиц, где некогда были тротуары, вымощенные плиткой, тянулись полоски зеленой травы. Там, где стены зданий сумели защитить чудесные сады Всадников от страшно­го взрыва, уничтожившего весь город, еще виднелись на заросших клумбах бледные неяркие цветы, несомненно созданные некогда с помощью давным-давно забытых заклинаний.

А вот круговая аллея являла собой весьма печальное зрелище — ее едва можно было различить среди развалин, сорных трав и кустарника.

«Вот они, руины нашей гордости и славы! — воскликнул Глаэдр. Затем, помолчав, велел Эрагону: — А теперь произ­неси следующее заклинание, повторяй за мной…»