зависеть от кого-то одного. Так, как это выходит сейчас. Это нарушает равновесие в мире.
И с этими словами Роран быстро вышел из палатки.
А Эрагон рухнул на лежанку с таким ощущением, словно его ударили в грудь. Но какое-то время спустя чрезвычайное внутреннее напряжение и перевозбужденный мозг заставили его вскочить, и он снова вышел из палатки наружу. Увидев его, шестеро Ночных Ястребов тут же встали, поправляя оружие, готовые сопровождать его повсюду, куда бы он ни вздумал пойти.
Он жестом велел им оставаться на месте. Когда Джормундур стал настаивать, чтобы теперь его, Эрагона, охраняли Ночные Ястребы Насуады, он бурно запротестовал и сказал, что ему вполне достаточно и Блёдхгарма с эльфами, но Джормундур сказал: «Слишком осторожным быть невозможно». И Эрагон был вынужден с ним согласиться, хотя ему совершенно не нравилось, когда за ним следует целая свита. Отделавшись от охраны, он поспешил туда, где, свернувшись клубком, лежала Сапфира.
Завидев его, дракониха приоткрыла один глаз и приподняла крыло, чтобы он смог под него забраться. Что он и сделал, прижавшись к ее теплому животу.
«Маленький брат», — ласково сказала она и тихонько замурлыкала.
Эрагону было так спокойно лежать с нею рядом, слушать ее «пение» и тихое шуршание воздуха, вдыхаемого и выдыхаемого ее могучими легкими, ощущать ритмичное, в такт дыханию, покачивание ее брюха.
В любое другое время одного этого было бы уже достаточно, чтобы он взял себя в руки, но только не сегодня. Его разум отказывался отдыхать, сердце продолжало лихорадочно биться, а руки и ступни были неприятно горячими, как в лихорадке.
Свои чувства Эрагон, правда, держал при себе, не желая тревожить Сапфиру. Она устала после двух сражений с Торном и вскоре крепко уснула; ее монотонное мурлыканье сменилось громким сонным сопением.
А Эрагону но-прежнему не давали покоя всякие мысли. Снова и снова он возвращался к одному и тому же невозможному, неопровержимому факту: теперь именно он должен возглавить варденов. Он, мальчик из бедной фермерской семьи, теперь должен руководить второй по численности армией Алагейзии! Уже одно это казалось ему совершенно невероятным, словно судьба попросту решила поиграть с ним, как кошка с мышкой, а потом загнать его в ловушку, где он и погибнет. Нет, он никогда не хотел никем командовать, никогда к этому не стремился, и все же события сложились так, что на него пала именно эта обязанность.
«Что думала Насуада, когда выбирала меня в качестве своего последователя? — думал, пытаясь вспомнить те резоны, которые она ему когда-то приводила, однако их оказалось явно маловато, чтобы перевесить его сомнения. — Неужели она действительно считала, что я способен занять ее место? Но почему, скажем, не Джормундур? Он десятилетия посвятил делу варденов, он жил и воевал вместе с ними, и потом, он гораздо больше меня смыслит и в военной стратегии, и в командовании армией».
Эрагон вспомнил, как Насуада когда-то решила принять предложение ургалов о сотрудничестве, несмотря на всю ненависть, которую тогда к ним испытывала, — ведь именно ургалы убили ее отца.
«А смог бы я так поступить? — Ему казалось, что нет… во всяком случае, тогда точно нет. — Смогу ли я теперь принимать подобные решения, если именно они будут необходимы, чтобы победить Гальбаторикса?»
Он не был уверен.
Эрагон тщетно пытался как-то успокоить воспаленный разум. Закрыв глаза, он стал сосредоточенно считать вдохи и выдохи. Но удержать внимание на столь простом задании не сумел; каждые несколько секунд в голове зарождалась новая мысль, или же душу охватывало новое чувство, и он, отвлекшись, забывал продолжить счет.
И все же через какое-то время тело его понемногу расслабилось, и он даже сам не понял, как сон, пусть даже очень легкий, поверхностный, все-таки взял над ним верх.
Сновидений было много — в основном мрачных и тревожных, поскольку сны всегда отражают события минувшего дня. Но были и другие сны, горько-сладкие, связанные либо с воспоминаниями о былом, либо с тем, о чем ему мечталось.
Затем, словно окрепнув под переменившимся ветром, сны его стали более материальными; теперь это были некие переменчивые реальности, до которых при желании он мог бы дотянуться. Все вокруг него померкло, и он оказался в ином времени и месте — в таком, которое казалось ему одновременно и чужим, и знакомым, словно он уже побывал здесь когда-то, а потом совсем об этом забыл.
Эрагон открыл глаза, но привидевшиеся ему образы никуда не исчезли; неясные, невнятные, они толпились вокруг, затмевая реальную действительность, и он понял, что только что видел необычный, возможно вещий, сон.
Перед ним расстилалась темная и пустынная долина, и через нее протекала река, медленно катившая свои воды на восток; в свете полной луны эта река была похожа на полосу черненого серебра… И по этой безымянной реке плыл корабль, высокий и горделивый, с белоснежными парусами, полностью поднятыми… Затем возникли ряды каких-то воинов, вооруженных копьями, и между этими рядами ходили двое в плащах с капюшонами, и все это было похоже на некий торжественный ритуал. В воздухе сильно пахло листвой ив и тополей. В душе царило странное ощущение миновавшего горя… Затем послышался крик мужчины, исполненный тоски и отчаяния, вспыхнула блестящая чешуя, и какое-то беспорядочное движение скрыло все вокруг.
И больше ничего — только тишина и чернота.
Эрагон протер глаза и обнаружил, что видит перед собой внутреннюю сторону крыла Сапфиры. Он вздохнул полной грудью — он и не заметил, что от волнения задерживает дыхание, — и дрожащей рукой вытер с глаз слезы.
Он не мог понять, почему этот сон так сильно на него подействовал.
«Не было ли это предчувствием? Или чем-то, что происходит в настоящий момент? И почему это так для меня важно?»
После этого уснуть он, разумеется, больше уже не мог. Былые тревоги нахлынули с новой силой, не давая ему передышки, вгрызаясь в душу, как стая голодных крыс, и каждый их укус, казалось, заражал его каким-то медленно действующим ядом.
Стараясь не разбудить Сапфиру, он выполз из-под ее крыла и побрел к себе в палатку.
Ночные Ястребы, естественно, тут же вскочили, увидев его. Их командир, крепко сколоченный мужчина с крючковатым носом, вышел вперед, приветствовал Эрагона и спросил:
— Не нужно ли тебе чего, Губитель Шейдов?
Эрагон смутно припоминал, что зовут этого человека Гарвен. Насуада вроде бы рассказывала ему, что этот Гарвен лишился чувств и чуть ли не рассудка, осмелившись заглянуть в мысли эльфов. Теперь он, похоже, был вполне здоров, хотя взгляд у него, пожалуй, и впрямь был несколько туманным. Но Эрагон не сомневался, что Гарвен вполне способен выполнять свои обязанности, иначе Джормундур никогда бы не позволил ему занять прежний пост.
— Спасибо, мне ничего не нужно, капитан Гарвен, — тихо сказал Эрагон, потом спросил: — Скольких Ночных Ястребов убили сегодня ночью?
— Шестерых. Всю ту смену. Нас, пожалуй, маловато осталось, но мы в самое ближайшее время постараемся найти нашим погибшим товарищам достойную замену. И потом, нам понадобятся еще люди: мы бы хотели удвоить твою охрану. — В туманных глазах Гарвена явственно читались боль и тоска. — Ее-то мы уберечь не сумели! Ах, Губитель Шейдов, если бы нас было больше, может быть, мы и…
— Мы все не сумели ее уберечь, — мягко возразил Эрагон. — А если бы вас там было больше, то больше бы и погибло.
Гарвен явно был с этим не согласен, но спорить не стал и согласно кивнул, хотя выражение лица у него осталось все таким же несчастным.
«Это я не сумел ее уберечь», — думал Эрагон, ныряя в свою палатку. Он присягал Насуаде на верность; его долг был защищать ее; и, может быть, это был скорее его долг, чем Ночных Ястребов. И все же в тот самый редкий миг, когда ей действительно нужна была его помощь, он оказался не в состоянии
