Мама начала бегать, курить и искать лекарства, но она уже их съела за те ночи, пока выл Кулик,— в общем, она забуксовала в своих страданиях. А папа не помогал ей выскочить из разъезженной грязной колеи страдания. Закаменел и в то же время раздулся, символизируя незаслуженную обиду. Тут-то и выяснилось, что Александре сегодня дали стипендию, и мама немного поторжествовала, что она давно угадала подлость своих дочерей (когда Александра дала Маше деньги на новую бутылку пива для отца).

— Да что ты, ей нужна косметика, всякая гигиена, обедать в институте, — стал защищать Александру папа (ему было неудобно долго быть символом незаслуженной обиды, хотя и почетно, конечно).

Маша вернулась с двумя бутылками “Туборга”. Папа хотел извиниться, но мама его опередила:

— Извиняйся немедленно — родных дочерей разорвать на куски захотел! Сатурн, пожирающий своих детей!

Получалось: если он сейчас извинится, то поддастся грубому и безжалостному давлению, как будто бы он не свободный человек, который может выбирать линию поведения. И он попытался всем телом снова изобразить какой-то символ.

— Раз в жизни сказал! — повторял он шепотом.

— Если б папа этого не сказал,— просветленно сказала Александра,— он бы, может, с ума сошел, поджег бы что-нибудь.

Таисия думала: папа же всем видом извиняется — что еще надо!

Ну, мама еще немного поприставала: извинись немедленно, извинись немедленно. И устала. Легла и задремала. Но потом вдруг подумала: надо просветить до конца ситуацию... Не открывая глаз, она сказала:

— Как хорошо Саша выразилась... что папе нужна была отдушина.

Папа начал неумеренно расхваливать пиво:

— Какое хорошее пиво вы, девочки, купили, вкусное! — Нашел способ извиниться таким образом.

А мама подумала: все-таки лучше ясность в любой ситуации. Лучше бы он сказал: “Извините меня, пожалуйста, девочки!” И тут она заснула, слава Богу.

Она еще слышала, как за стеной шепотом задушенно хихикали дочери, как громко звучала где-то вода, в которую бросали запачканную свекольным салатом футболку, штору, Машин халат и блузку...

За стеной Таисия рассказывала папе очередной сон Вероники, который ей, Таисии, передали сложным, окружным путем, поскольку добровольных парламентеров кругом очень много, хоть пруд пруди. Сон сначала приснился Веронике, но тут ведь не проверишь, был ли он. А потом, художественно изменяясь, он пришел к Таисии через Наташку, Иру и Лизу. И все с удовольствием работали в этой цепочке, утверждая необходимость благородной бесполезности. У взрослых это вылилось в чеканную форму: “Я могу обойтись без необходимого, но не могу без лишнего”.

— Как будто бы у меня, в ее сне, сделался... ковшеобразный подбородок и по краям еще бородавки... вдруг от себя, не потому что он еще был злой, а просто картина казалась более внушительной и завершенной, если эти бородавки расположены регулярно.

И папа от всего этого эстетства радостно засмеялся.

Александра вдруг сказала, что надо позвать Загроженко и испытать на нем новый тест, который дали на консультации: преподаватель велел взять мальчика-подростка десяти — четырнадцати лет.

— А я вам что, не мальчик? — удивился папа.— Давай, я буду тестуемый, а ты тестующая.— Он поднял стакан с янтарным “Туборгом”.

— Загроженко уже около четырнадцати, а тебе, папа, никак не меньше пятнадцати!

Александра начала собирать какую-то еду на стол, объясняя, что дети не могут отвлечься от импульсов, идущих от внутренних органов.

— Поэтому сначала Алексея накормим. И исключим посторонние влияния...

Таисия схватила веник и принялась мести пол. “Тургенев — сын Ахматовой” подняла пыль”,— возмутилась Александра. Чего это с сестрой? Ее просили сбегать за Лешей, а она пол метет. Таисия остановилась, плачевно оттопырив губу: если пыль еще стирать сейчас, то от спешки что-нибудь уронится, и этому конца не видно! Она срочно стала брызгать во все стороны водой и забрызгала стенгазету Маши. “Да, Тургенев — сын Ахматовой”,— подумала Маша, но промолчала...

В этот же день Вероника, одетая в платье, как из каталога, читала:

Мы в детстве были много откровенней:

— Что у тебя на завтрак? — Ничего.

— А у меня хлеб с маслом и вареньем —

Возьми немного хлеба моего.

Прошли года, и мы другими стали.

И уж никто не спросит никого:

— Что у тебя на сердце, уж не тьма ли?

Возьми немного света моего...*

Пока она читала, ее мало кто слушал, но все сидели тихо, потому что понимали: в частной школе надо вести себя по-светски, у них сейчас тут почти дворянское собрание. Только изредка жужжал у кого-то в кармане пейджер.

Прочтя выбранное стихотворение, Вероника почувствовала, что она похожа на человека, спрятанного в этих строчках. Силы в ней появились, такие свежие, чистые. Теперь, когда Вероника ходит в частную школу, у них тут такие интеллектуальные вечера! А Таисия медленно утопает в своем бытовом болоте,