Но под коркой этого напуга вырастал новый и уже необоримый взрыв еврейского национального сознания.

Короче, все тогда сошлось воедино: победа Израиля над Египтом и разрыв отношений Москвы с Тель-Авивом, ввод войск Варшавского Договора в Чехословакию и подавление «бархатной революции». Зная о настроениях советских евреев, США не упустили своего шанса усилить этот раскол – натравили Израиль на СССР. И вот уже в самом начале 1970 года еврейское государство объявило Советский Союз своим главным стратегическим противником и подвергло массированным атакам его союзников на Ближнем Востоке – в частности, Египет.

Новый премьер-министр Израиля (с 1969 года) Голда Меир призвала евреев к «тотальному походу против СССР». По словам израильтянина Вольфа Эрлиха, «с этого момента в Израиле Советский Союз стал изображаться как враг номер один всех евреев и государства Израиль. В детском саду, в школе, в университете израильский аппарат делал все, что в его силах, чтобы укоренить подобное изображение СССР как аксиому».

Естественно, подобная политика не могла не отразиться на евреях, которые проживали в Советском Союзе. Правда, у нас в школах и университетах антисемитизм открыто не практиковался, однако определенные притеснения евреев имели место. Не избежал этой участи и Аркадий Райкин, который продолжал числиться по разряду «главных бичевателей советских недостатков». Причем неприятности у артиста начались даже несмотря на то, что он принимал самое активное участие в акциях официальных советских властей, которые должны были убедить широкое общественное мнение как в СССР, так и за его пределами, что евреям в Советском Союзе живется хорошо.

Так, 4 марта 1970 года он принял участие в пресс-конференции, проходившей в столичном Доме дружбы. Помимо Райкина, в ней были задействованы следующие представители советской еврейской общественности: депутат Верховного Совета СССР В. Дымшиц, кинорежиссер Марк Донской, главный режиссер Театра сатиры Валентин Плучек, актриса Малого театра Элина Быстрицкая, балерина Большого театра Майя Плисецкая, писатели Александр Чаковский (главный редактор «Литературной газеты»), Лев Безыменский, историк Исаак Минц, генерал танковых войск Давид Драгунский и др.

Даже участие Райкина в подобного рода акциях не смогло уберечь его от массированной атаки недоброжелателей. Отметим, что из всего списка влиятельных евреев, приведенного чуть выше, только Райкин удостоится «чести» быть атакованным с использованием самых грязных технологий. Почему это произошло именно с ним? Мы уже говорили об этом выше: на протяжении долгих лет Райкин был как бельмо на глазу у той части парт-, гос– и хозноменклатуры, которую принято называть вороватой. За шесть лет брежневского правления она уже утратила последние остатки страха перед кем-либо или чем-либо и могла вести себя так, как ей заблагорассудится. Другое дело, что в то же время она понимала – Райкин системе нужен как тот клапан, который помогает периодически выпускать пар из котла. То есть цели «задушить» артиста и его творчество никогда перед номенклатурой не стояло – пришлось бы искать нового Главного Художника, а где его было взять? Поэтому было решено Райкина немного приструнить, дабы он в будущем не смел больше использовать этот прием – уличать бюрократию в неблаговидных делах с помощью ленинского цитатника. Кроме этого, публичная «порка» Райкина только поднимала его реноме в глазах рядового обывателя, что тоже играло на руку бюрократии: таким образом поддерживалось массовое мнение о «королевском Шуте» как о человеке, страдающем за идею. Значит, доверие к такому Шуту в низах значительно возрастало.

В той атаке на Райкина сошлись интересы двух сил: вороватой номенклатуры и «русской партии», которая давно имела зуб на Райкина в силу его еврейства и идеологического статуса Главного Художника советской сатиры. В конце 60-х, когда обострились отношения СССР и Израиля, представился шанс ударить по этому статусу, и «русская партия» эту возможность не упустила. Но расскажем обо всем по порядку.

Началась эта история со смены партийного руководства в Ленинграде. Там, как мы помним, с 1962 года хозяйствовал Василий Толстиков, с которым у Райкина были если не хорошие, то, во всяком случае, ровные отношения. При Толстикове Ленинград в какой-то мере продолжал сохранять свой статус оппозиционного города – либеральная интеллигенция в нем чувствовала себя более вольготно, чем, к примеру, это было в Москве. Однако в сентябре 1970 года время правления Толстикова завершилось. Причем поводом к смене руководства послужил скандал с ярко выраженным еврейским оттенком.

Все началось 15 июня, когда большая группа евреев в количестве шестнадцати (!) человек под руководством 43-летнего Марка Дымшица и 31-летнего Эдуарда Кузнецова решила захватить самолет и посредством шантажа добиться у советского правительства разрешения на эмиграцию в Израиль. Все это четко укладывалось в русло той антисоветской кампании, которая в начале года была развязана руководством Израиля: как мы помним, тамошние правители объявили СССР «империей зла» и чуть ли не призвали всех советских евреев покидать страну. А поскольку советские власти делали все от себя зависящее, чтобы предотвратить массовый исход евреев из страны и не открывали эмиграцию, наиболее радикальные евреи решили форсировать события.

Вспоминает Э. Кузнецов: «Мое положение в 70-м было не из лучших. В Москву ездить к матери не разрешали (Кузнецова в первый раз арестовали еще в 61-м по делу Гинзбурга-Галанскова. – Ф. Р.), дело новое стряпали, стукача завербовали (правда, я его раньше завербовал, и мы вместе писали рапорты КГБ). Я был на грани взрыва, боялся сорваться на какой-нибудь мелочи. И решил: за ерунду сидеть больше не буду. Если уж сяду, то за что-то стоящее. И вот вместе с подельниками мы надумали следующее. Страна нуждалась в твердой валюте, в западной технологии. Готовился так называемый детант – «разрядка». Спасти Россию, как мы полагали, в то время мог только Запад. И вот в момент главного соглашения Союзу придется пойти на уступки, если Запад этого потребует. В качестве уступки мы поставим проблему выезда, эмиграции. В те годы практически не выпускали, на Запад выезжали лишь единицы. Мало того, мы понимали, что вот-вот людей снова начнут сажать. И лучше уж сесть в тюрьму, чем так жить дальше.

Перебрали мы массу вариантов акций протеста: массовую голодовку на Красной площади, имитацию побега за рубеж на «Ту-104» человек ста пятидесяти с детьми. Самолет не захватывать, но сделать заявление о наших требованиях. Выбрали окончательный вариант: шестнадцать «заговорщиков» сымитируют захват самолета первого секретаря Ленинградского обкома партии Толстикова. Одного мы не рассчитали: наверняка из шестнадцати один или заложит, или проговорится. Стукачество тогда цвело пышным цветом. И точно, поняли, что за нами следят. Тогда начали хитрую игру: делали вид, что слежки не замечаем, а подготовку к акции тем временем продолжали. Я говорил ребятам: «Нас все равно засекли, вот-вот всех арестуют, а мы еще ничего не сделали. Надо сделать так, чтобы нас арестовали в аэропорту». И действительно, интересы КГБ и наши планы совпали. Они тоже хотели арестовать нас именно в аэропорту. Чтобы показать всему миру, какие мы бандиты. И мы решили делать то, что задумали, не питая по поводу исхода акции иллюзий. Пошли на нее отнюдь не во фраках с бабочками, а в телогрейках, сапогах, с вещмешками, в которых были махорка и чай – то, что могло пригодиться в лагере.

Когда мы поодиночке и по двое подтягивались к аэропорту, за каждым из нас следовали по 4–5 явных гэбэшников. Потом стало известно, что в рамках этой операции была стянута к аэропорту целая пограничная часть. Начальник 5-го управления КГБ по борьбе с диссидентами генерал Бобков прибыл из Москвы, чтобы лично руководить операцией захвата. Гэбэшники ждали возможности проявить себя, предвкушая получить за это внеочередные «звездочки».

После того как мы после регистрации вышли на поле, на нас со всех сторон ринулись люди. Человек двадцать огромных лоботрясов выскочили из самолета. И пошла молотьба. Вместе с нами сбили с ног какую-то толстую, пригородного типа тетку, по ошибке прибившуюся к нашей группе. Мы-то барахтались