небольшой режиссерской комнате в КДС я стал единственным зрителем уникального концерта, который Райкин давал для меня. Он читает одну вещь за другой. Я, зная, что меня ждет после концерта, отметаю их. Райкин усмехается, понимая мое положение. Вдруг обращается ко мне: «Скажите, а вам не кажется, что вот мы сейчас с вами…»
Оживившись от его сердечного, заинтересованного тона, во власти его глубоких темных глаз, я начинаю ему отвечать. Аркадий Исаакович поднимает предостерегающе руку, чтобы я не мешал. Оказывается, это он начал читать новый монолог, которого я не знал: поймал меня на удочку классически…
Концертный номер тогда мы выбрали. Это был один из самых «опасных» по тому времени: «Монолог о директорах» (автор М. Мишин, из спектакля «Его Величество Театр». –
С этим напутствием я и отправился на сцену КДС «запускать» праздничный концерт, от которого ничего, кроме «оргвыводов», не ожидал.
Я любил наблюдать за Райкиным, когда он не чувствовал, что на него смотрят, а был занят самим собой – весь в своей второй (и главной) жизни. Особенно интересно было смотреть за ним, когда он готовился к выходу.
…Вот он стоит в темном пространстве у кулисы, держа в руках целую батарею пузырьков с лекарствами. Его провожают до центра огромной сцены КДС – он не может выходить из кулис: его выбивает долгий, нудный проход по сцене к микрофонам. Он должен быть в центре сцены, одним движением развернуть занавес, сделать стремительный шаг, внезапно оказавшись перед залом, задернуть занавес за собой и остаться в лучах, даря зрителям «райкинскую» улыбку.
Несколько минут до выхода. Перед выходом Райкин отдает режиссеру Анне Одиноковой все лекарства, лизнув напоследок прямо из пузырька смесь нитроглицерина с валерьянкой. И дальше – все исчезает. Его нет. Он улетает куда-то, в тайну своего «я». И (вижу это не в первый раз) у него начинают ходить скулы. Он не видит людей, не слышит их, говорить с ним в эти минуты бесполезно. Скулы ходят все сильнее и сильнее, взгляд из-под полузакрытых век… Только губы шепчут что-то беззвучно. Весь напружинился, превратился в какую-то большую птицу, приготовившуюся взлететь.
Вот объявляют его. Миг – он вскидывается. И нет, не делает шаг на сцену, он – взлетает: тело его становится легким, стремительным, приобретает какую-то полетную пластику. Это уже не руки, а взмах крыльев, еще миг – и он устремляется в полет, счастливый, открытый, улыбчивый, человек-птица, парящий над землею…
Выступал Аркадий Исаакович в тот вечер прекрасно, видно, что он в ударе. Читал смелый, откровенный «Монолог о директорах». На мониторе, вмонтированном в режиссерский пульт, мне видно, как хохочут и аплодируют Андропов и его окружение. Райкин заканчивает свой монолог, берется за занавес и, улыбаясь, под овацию зала делает шаг назад, задергивает занавес и… падает, потеряв сознание, на руки режиссерской группы. Мы несем его за кулисы. Паника, беготня, дежурные врачи…
Концерт шел своим чередом: артисты, ансамбли, оркестры… А в тесной дежурке в углу сцены КДС сидел после укола Райкин – тихий, кроткий, улыбающийся какой-то виноватой улыбкой: «Кимушка, видите, как бывает…»…»
Отметим, что «Монолог о директорах», написанный три года назад, оказался весьма актуальным и в период андроповского правления. Не случайно Райкин прочитал его на том концерте в КДС, а также он был показан в майском «Голубом огоньке» по ЦТ. Речь в монологе шла об умных и рачительных директорах, которые должны были составить костяк тех реформаторов советской экономики, к энтузиазму и опыту которых собирался воззвать Андропов. Однако апелляция к директорам была всего лишь уловкой номенклатуры, которая давно уже рассматривала директорский корпус («красных директоров») как ступеньку для своего очередного наступления на рабочий класс. Что имеется в виду?
Как мы помним, еще во времена Хрущева, в первой половине 60-х, в советской экономике начался эксперимент по внедрению рыночных элементов в плановую систему. Именно тогда началось активное использование прибыли как главного стимула для оживления экономики. В результате значительная часть прибыли отныне больше не перечислялась в государственный бюджет, а делилась среди служащих предприятий. Появилась почва для появления класса эксплуататоров – «красной буржуазии». Ведь чем большую прибыль заводские управленцы могли выжимать из рабочих, тем выше были их доходы и доходы других работающих на предприятии. Кроме этого, премии приносили пользу прежде всего управленческому персоналу, который мог ими распоряжаться по собственному усмотрению. Вот как оценивал эту ситуацию в начале 70-х уже известный нам западногерманский коммунист Вилли Диккут:
«Верхушка новой буржуазии – это не директора и управленцы, извлекающие прибыль на отдельных предприятиях, а функционеры, политические деятели и технократы в партийном, государственном и хозяйственном аппарате, сидящие в Москве и других центрах и снимающие сливки с государственной казны. Роскошные дачи под Москвой или барские особняки в охраняемых жилых районах для знаменитостей, «официальные» автомобили с персональными шоферами, закрытые клубы, обслуживающие только верхушку магазины, санатории, курорты и роскошные поселки «академиков» и «ученых» – все эти привилегии, в дополнение к большому жалованью, финансируются из центрального бюджета.
Но, чтобы поддерживать свою систему эксплуатации, эта бюрократическая монополистическая буржуазия нуждается в союзниках и помощниках. Миллионы людей, строивших социализм с энтузиазмом и духом самопожертвования, нельзя заставить так же работать в конечном итоге ради прибыли буржуазии. Новая буржуазия может сохранить свою систему, только если даст и своим лакеям долю прибыли, если сможет как-то привязать их к системе максимизации прибыли.
Прежде всего были подкуплены директора и ведущие хозяйственные и технические специалисты на отдельных предприятиях, так как они – наиболее важное связующее звено между центральной бюрократией и предприятиями, где создаются стоимость и прибыль. Следовательно, они – самые важные союзники бюрократической монополистической буржуазии. Чтобы держать их в жестких тисках, ревизионистские правители переняли от социализма систему номенклатуры, прямого назначения наиболее важных директоров заводов партийным руководством. При социализме это инструмент партии пролетариата для контроля над экономикой. Сегодня, при новом капитализме, это средство, с помощью которого бюрократическая монополистическая буржуазия и их помощники удерживают хозяйство прочной хваткой. В то же время, жизненный уровень рядовых бюрократов и технократов приближен к уровню монополистической буржуазии; им позволено класть все большую долю прибыли, реализованной на «их» заводах в собственный карман.
Местные хозяйственные руководители – главные союзники новой монополистической буржуазии. И даже если они часто заходят слишком далеко и втайне присваивают суммы, предназначенные, собственно говоря, для высших боссов, в общем и целом, они служат надежными сообщниками, в которых нуждается новая буржуазия, чтобы сохранить свое господство…»
В своем монологе Райкин выступал от лица правильного директора – не эксплуататора. Однако все дело было в том, что к 1983 году таковых директоров было меньшинство, а большую часть составляли эксплуататоры – союзники новой монополистической буржуазии. И Юрий Андропов был их ставленником, поскольку по своим политическим воззрениям был либералом-западником и, значит, мог помочь «красной буржуазии» начать процесс легитимизации их капиталов на Западе.
Что касается Райкина, то он, сам того не желая и не подозревая, тоже давно превратился в союзника «красной буржуазии». Только однажды он стал по-настоящему опасен ей – в 1970 году, когда позволил себе ударить по ней с помощью ленинских цитат. Это был опасный прецедент, поскольку номенклатура давно уже перестала жить по ленинским заветам, хотя тщательно это маскировала. А инициатива Райкина могла эту маскировку сорвать. Этого ему не простили и отправили в ссылку, в Петрозаводск. Но очень быстро все вернулось на круги своя, поскольку артист сделал соответствующие выводы и больше условий игры не нарушал. За это он был возвращен в Ленинград и начался еще более активный пиар его как Главного Художника советской сатиры, а также на него пролился поистине «золотой» наградной дождь. Райкин остался в номенклатуре: при своей высокой должности руководителя и главного режиссера Театра
