чем мне, – у вас мировое имя и вы пробираете сатирой, не затрагивая фамилий. А я простой железнодорожник-кочегар, и чуть кого трону из начальства… Посылаю целую тетрадь горьких фактов и прошу редакцию передать ее Народному Артисту Аркадию Райкину. Может, его взволнует эта моя скорбная рабочая тетрадь».
Е. Иванов (Владивосток): «Уважаемый Аркадий Исаакович, я ваше человеколюбие распознал давно и сразу. Еще на фронте в холодной землянке, когда радист дал мне наушник, я услышал ваш голос. С тех пор помню каждую встречу с вами, она согревает, дает заряд бодрости и веры в человека. Спасибо судьбе за то, что мне довелось быть вашим современником. Я болен, но у меня единственная просьба: берегите себя! Вы нужны людям на земле, а нам, советским, особенно. Ведь нам так худо…»
Как видим, во многих посланиях звучит неподдельная боль за то, что происходило тогда в стране. Брежнев и его команда действительно довели державу до опасного предела, когда разрыв между властью и народом достиг угрожающей отметки. Минуло всего-то два десятка лет с момента полета Юрия Гагарина в космос, когда миллионы советских людей еще хранили в своих сердцах надежду на то, что их строй самый лучший в мире и ему многое по плечу. Однако Брежнев, пришедший к власти через три года после этого полета, за последующие полтора десятка лет сумел, по сути, угробить эту мечту. Желание стабилизировать ситуацию и оттянуть время реформ как можно дальше сыграло злую шутку со страной: прожив 70-е в относительном покое, она затем погрузилась в водоворот таких реформ, которые поставили на ней крест. А ведь уйди Брежнев со своего поста во второй половине 70-х, когда его здоровье стало катастрофически убывать, и передай бразды правления в более молодые и крепкие руки, история страны могла бы пойти совершенно по иному сценарию – более благоприятному. Но драгоценное время было бездарно разбазарено. И брежневская номенклатура в огромной своей части превратилась в чудище, которому было глубоко наплевать на нужды и беды своего народа. Вот почему люди чаще жаловались в своих письмах не Брежневу или кому-то из его окружения, а артисту Аркадию Райкину – генсек и его престарелые соратники на рубеже 1981 года выглядели в глазах своих сограждан вконец больными людьми и беспомощными политиками.
Едва райкинский театр переехал в Москву и обзавелся репетиционной базой, как тут же началась работа над новым спектаклем. Причем это была целиком молодежная постановка, должная обеспечить будущему наследнику, Константину Райкину, платформу для наследования театром. Спектакль назывался «Лица», в нем главную роль играл Райкин-младший, а помогали ему молодые артисты театра, набранные им самим. То есть, уйдя из «Современника», где он проработал в качестве актера ровно 10 лет (1971–1981), Константин с ходу получил возможность заявить о себе в отцовском театре не только как актер, но и как худрук. Короче, молодым везде у нас дорога, тем более под отеческим крылом.
Заметим, что в «Лицах» Райкин-старший никакого участия принимать не должен был, что его откровенно… тяготило. Это выглядело странно, учитывая тематику спектакля (это было молодежное ревю, где все действо происходило на дискотеке) и плохое здоровье Райкина. Но он никак не мог смириться с тем, что в спектакле своего театра впервые окажется рядовым бессловесным статистом. Вот как об этом вспоминает автор спектакля – драматург Михаил Мишин:
«Спектакль «Лица» был задуман для молодежи театра – с пластикой, музыкой. Первый спектакль театра без участия Аркадия Райкина. Поначалу идея ему очень нравилась. Нет, потом тоже нравилась, но он уже начал ревновать. То есть, конечно, он хотел, чтобы все получилось, чтобы был успех – это же все равно его театр, его молодежь, его сын, наконец, во главе нового дела… Но все-таки… Надо придумать, стал говорить он мне, чтобы он, Райкин, там вышел хотя бы раз с монологом, где-нибудь в середине. Или даже в конце. Резко отвергать эти идеи мы все – и режиссер Валерий Фокин, и Костя, и я – боялись. Мы говорили: конечно, это было бы замечательно, но, с другой стороны, это же несоразмерно. Ваш выход, льстиво говорили мы, это же совсем другой масштаб, это уничтожит ребят… «Масштаб» был нужное слово. Он нехотя соглашался. А назавтра его опять накручивал кто-нибудь из дежурных авторитетов – приятельница-театроведша, или старый друг, или новый знакомый: как! спектакль вашего театра и без вас!.. И опять начинались муки.
Потом-то он уже гордился: «Лица» – это было его детище, это он взрастил смену, уже это был его успех. А все же слегка ревновал…»
В разгар работы над спектаклем страна потеряла своего многолетнего (18 лет!) руководителя: 10 ноября 1982 года из жизни ушел Леонид Брежнев. Судя по всему, Райкин должен был встретить эту новость с особенной печалью, поскольку умер его многолетний заступник. Но печаль эта длилась недолго, поскольку на опустевший трон взгромоздился Юрий Андропов. Во-первых, еврей (кстати, первый и единственный из шести советских генсеков), во-вторых – не меньший симпатизант Райкина. Поэтому именно при Андропове (в 1983 году) наконец-то было ускорено решение проблемы с новым помещением под райкинский театр – им стал кинотеатр «Таджикистан» в Марьиной Роще (Шереметьевская улица, 8). Причем жители района встретили эту новость без особого энтузиазма, поскольку это был единственный кинотеатр в их районе. В итоге московским властям пришлось разрешать эту проблему строительством нового кинотеатра – «Гавана».
В мае 1983 года Райкин участвовал в правительственном концерте в Кремлевском Дворце съездов. На нем присутствовало все тогдашнее Политбюро во главе с новым генсеком. Время на дворе стояло предреформенное. Андропов пытался навести порядок в экономике, чистил партийные ряды, избавляясь от представителей брежневской команды, вроде бывшего министра внутренних дел Николая Щелокова и бывшего 1-го секретаря Краснодарского крайкома КПСС Сергея Медунова (оба будут выведены из состава членов ЦК КПСС).
Отметим, что в последние годы правления Брежнева Райкина старались не приглашать в правительственные концерты. Причем не только потому, что он говорил что-то острое и неудобное для власть предержащих. Но и по причине утраты интереса к его творчеству со стороны постаревших кремлевских небожителей. Длинные райкинские монологи (или проповеди) навевали на Брежнева и его окружение такую тоску, что они попросту на них засыпали. Им хотелось услышать от сатирика что-то искрометно смешное (вроде «В греческом зале»), но тот в последние годы перестал исполнять подобные миниатюры и ни в какую не соглашался возвращать их обратно в свой репертуар.
Однако с приходом к власти Андропова, который среди членов Политбюро считался одним из самых начитанных и умных людей (он даже писал стихи, чего за другими его сподвижниками не водилось), Райкин был возвращен в правительственные концерты. Далее послушаем рассказ И. Шароева:
«И вот мы сидим с Аркадием Исааковичем в моей режиссерской комнате в КДС, отбираем, что ему исполнять в концерте.
Все концерты такого ранга принимались, как полеты в космос, правительственной комиссией. Свою порцию «комплиментов» мы с Райкиным уже получили накануне, после генеральной репетиции. В «предбаннике» ложи дирекции КДС, за неизменным круглым столом, где обычно проходили «зубодробительные» обсуждения готовящихся концертов, заместитель Председателя Совета Министров долго и ядовито-тихо ругал меня. За все: за программу, за режиссуру, музыку, свет, декорации. Задел он и Райкина, сказав, что «товарищ Райкин» неверно с политической точки зрения освещает определенные темы.
Аркадий Исаакович не дал ему договорить. Глаза его запылали. Мне даже показалось, что от огня райкинских глаз задымился пиджак зампреда.
Вдоволь наглядевшись на него, Аркадий Исаакович тихим голосом, может быть, невольно пародируя, сказал:
– А вам не кажется, товарищ заместитель Председателя Совета Министров (назвал его не по имени- отчеству-фамилии, а полным титулом), что вы спутали искусство с передовицей в газете? – помолчав, добавил: —…В газете «Правда»?
Последовавшая за этим немая сцена, наверное, была достойна финала «Ревизора». Совещание «свернули», всех отпустили, мне «указали» объяснить Райкину, что он с концерта снят. Я категорически возразил, заявив сгоряча, что не хочу оставаться в истории эстрады в роли палача, «вырубившего» Райкина из концерта. Мое заявление было встречено красноречивым переглядыванием «руководящих товарищей». Потом была сказана сакраментальная фраза: «Значит, товарищ Шароев берет это на себя».
На том и разошлись. Настроение у меня было нерадостное. Но на следующий день мы с Аркадием Исааковичем, которому я, конечно, не сообщил о «руководящем указании», решали, что ему исполнять. В
