— Пальцы ей в пасть не вздумайте совать. Сразу отхватит. Посмотрите, какие острые у нее зубы.

Изо рта у щуки торчал ершиный хвостик.

— Юрка, — сказал Петр. — Сначала у тебя клюнул ерш, а потом ерша схватила щука. Но и она от нас не ушла.

Юрка был горд. Он видел, с какой завистью смотрят на него мальчишки. И ему захотелось быть великодушным.

— Я-то что! — сказал он. — А вот Валерка первый на паутов стал ловить…

Валерке приятно было слушать, что о нем говорят так хорошо. Он покраснел и сказал:

— Я бы за такую щуку всех ельцов не пожалел.

— Ну, теперь мы можем такую уху сварить, — сказал Петр, — пальчики оближешь! Командир, пора и о костре подумать.

Начинало смеркаться. Озеро потемнело, противоположный берег растворился во мраке, кузнечики затрещали сильнее. В котелке весело бурлила вода. От костра на озеро ложились огненные блики.

Алька принес охапку хвороста, бросил у костра, сел и взглянул на Саньку. Ничего себе видик: рубашка вся в тине, волосы взъерошенные, одна штанина порвана и выглядывает поцарапанное колено. И сам сидит мрачный, как будто его отколотили. Где это он все время пропадал?

Весело трещал хворост, стреляя длинными искрами. Они поднимались в чернильную темноту, на мгновение застывали, повисая в воздухе, и казались в этот момент маленькими трепетными звездочками, соперничающими с теми, что мерцали на небосводе. Языки пламени и эти искорки-звездочки выхватывали из темноты угол шалаша, мальчишеские лица, подкрадывались к кустам, но тут же убегали обратно, будто испугавшись бездонного мрака, окутавшего остров. От этой робкой игры огня кусты казались загадочными, незнакомыми.

Валерка положил руку на нагревшийся металл пулемета

— Петр, — сказал он. — Странно получается как-то. Вот из этого пулемета стреляли, потом он попал в озеро. А кто стрелял? И что здесь вообще было, может, бой?.. Может, ты знаешь?

Петр допил ароматный кипяток, настоенный на листьях смородины, поставил кружку на землю.

— Многое вы, ребятишки, еще узнаете, — тихо сказал он. — Многого и мы, взрослые, не знаем. Все некогда нам. Но знать историю мы должны. Она ведь вот здесь, рядом с нами. — Он задумался, взял несколько валежин и кинул в потухающий костер. Они задымили и вспыхнули.

— Вы, ребята, скоро будете хозяевами земли нашей. Все, что есть на ней, — Петр повел рукой вокруг, — все ваше. Много вы книжек читаете, фильмов смотрите. И все-таки трудно вам представить, какой ценой досталась нашему народу вот эта самая земля и Советская власть на ней. Слушайте же. Расскажу я вам историю о вашем ровеснике, юном партизане Пашке Нечаеве. Геройски погиб он за лучшую жизнь лет пятьдесят назад, вот здесь, недалеко.

Мальчишки невольно придвинулись к Петру. Валерка сел рядом с ним, растолкав всех, и, подняв голову, не дыша, ждал рассказа Петра.

Улица опустела. Жители закрывали калитки на засовы, тревожно смотрели за околицу. Деревушка затаилась. Только Пашка еще ничего не знал. Он спокойно гнал коров к поскотине.

Всадника Пашка заметил только у самых ворот. Чуть подальше, в ложбине, он увидел еще одного конника с винтовкой за плечами.

«Беляки! — догадался Пашка. — Ишь, со всех сторон деревню оцепили». Он вспомнил, как мужики со дня на день ждали, что в их селение должен нагрянуть отряд карателей.

Правда, многие ночью исчезли из деревни. Куда они ушли? Кто-кто, а Пашка знает. Когда он погнал коров на водопой, то видел, как около острова по озеру проплыло две лодки. В них сидело много народа. Пашку не проведешь — конечно, это были те, кто подался в партизаны. Пашка и сам бы попросился к ним, но нельзя: мать больная…

Всадник открыл ворота и крикнул:

— А ну, пацан, гони скорее свою худобу…

Скот запылил по деревенской улочке. Рогатая Красуля задрала голову и старалась поймать языком шляпку молоденького подсолнуха, что возвышался над тыном. Пашка огрел ее бичом: «Жадина ненасытная. Вся в хозяина. На чужое-то больно глаз падок».

Красуля была самой вредной коровой в стаде. Она принадлежала деревенскому богатею Никишке Овчинникову. Опасаясь, что корова может залезть в чей-нибудь огород, Пашка решил загнать ее прямо во двор хозяев. Ворота у Овчинниковых распахнуты настежь. Пашка заметил оседланную лошадь, она аппетитно хрустела овсом. На крыльце сидел колчаковский офицер и помахивал нагайкой, будто отгонял комаров. Никишка, одетый в новые плисовые штаны и белую, расшитую узорами рубаху, был тут же.

— Послал и нам бог праздничек, — подобострастно говорил он. — Значит, каюк большевикам. Значит, отвоевались голоштанники…

Офицер усмехнулся и достал из кармана сигаретку.

— Так выходит. Мы их кровью заставим плакать, но сделаем по-своему.

Никишка присел на краешек ступеньки и, зажигая спичку, угодливо поднес ее колчаковцу.

— Прикуривайте. А может, соблаговолите войти в избу? Угощение сообразим…

— Душно, — отмахнулся белогвардеец. — Сначала дело сделаем, а потом…

Пашка стоял ни жив ни мертв. Скорей вон отсюда, да больно знать хочется, что еще скажет белый.

И Пашка услышал:

— Найдем — на первом дереве всех вздернем, — сказал колчаковец.

Речь шла о мужиках, которые ночью ушли в партизаны

— Надежный человек мне дал знать, — доверительно сообщил Никишка. — По просьбе, значит, моей. Следил он за ними. Сначала будто бы в тайгу направились. Потом к озеру повернули… Значица, по всем приметам, на острове их надо искать…

Пашка осторожно шагнул назад, боясь обратить на себя внимание, прислонился к воротам, постоял немного и тихо побрел по дороге. Дома выпил кружку молока и залез на пригон.

Вскоре к Нечаевым в ограду зашел колчаковец и спросил Пашкину мать, которая в это время доила корову:

— Эй, баба! Где у вас лодка?

Та устало разогнула спину и усмехнулась:

— Откуда лодка-то? Аль я сама буду плавать?

Колчаковец, стукнув калиткой, вышел.

Весной, во время половодья, деревню иногда заливало водой, поэтому у многих были плоскодонки. Летом они стояли без дела. Их-то теперь и собирали колчаковцы и свозили на площадку около церкви. Там уже был разведен костер, на нем в большом котле кипела смола. Согнанные сюда старики шпаклевали и смолили рассохшиеся плоскодонки.

Пашка все это видел с пригона. Он теперь понимал, что задумали каратели.

«Ну, Никишка, — думал мальчик, — вернутся наши — несдобровать тебе…». А потом Пашку обожгла мысль:

«А если окружат беляки партизан? Если окружат?».

Предупредить, немедленно предупредить партизан!

Начинало смеркаться. Пашка огородами дополз до поскотины. Метрах в ста друг от друга горели костры — это беляки на ночь устроили сторожевые посты в поле.

«Стерегите, стерегите, — злорадно думал Пашка. — Все равно по-вашему не будет…».