годом (1169 г.) — в Софийской 1 летописи, также известной Мусину-Пушкину, и в Новгородской 1 летописи встречается фраза «продавааху суздалца по дв? ногат?».[ПСРЛ. Т. 5, вып. 1. С. 172; НПЛ. С. 33, 221. Сходное выражение обнаружил Л. А. Дмитриев в трех из 48 списков «Сказания о битве новгородцев с суздальцами» (ГПБ, собр. Погодина, № 863, № 640, F.I.243, XVI — нач. XVII в.): «суздальцов стали продавать по две ногату, а по три на резану». Первая часть формулы восходит к Новгородской 1 летописи, а вторая появляется только в отмеченных трех списках {Дмитриев Л. А. Реминисценция «Слова о полку Игореве» в памятнике новгородской литературы//Культурное наследие Древней Руси. М., 1976. С. 50–54). В данном случае позднейший переписчик говорил о резане как о монете, хорошо известной в Новгороде по названию, но ее соотношение с ногатой указал неверно, ибо сама монета давно вышла из употребления.] Эта ремарка могла послужить отправным толчком для составления вставки (в обоих случаях говорится о продаже захваченных пленников за ногаты).[Абсолютно бездоказательна трактовка этого текста, предложенная Ю. А. Щербаковым. Считая, что «чагой» называли женщину-мать (он ссылается на это значение термина в Югославии), а «кощеем» — «обозного», Ю. А. Щербаков переводит следующим образом интересующую нас глоссу: «Если бы ты был (с нами), то была бы женка по ногате, а кощей (Кончак) по резане» (Щербаков Ю. А. Об изучении «Слова о полку Игореве» на уроках истории в средней школе//Некоторые вопросы преподавания истории и обществоведения в средней школе. Краснодар, 1966. С. 107). Под «женкой» Ю. А. Щербаков разумеет дочь Кончака, «кощей» для него — бранная кличка самого этого половецкого хана.] В самом Слове к тому же упоминалось «кощиево с?дло», в которое пересел плененный половцами Игорь.

H. M. Карамзин еще в 1814 г. говорил К. Ф. Калайдовичу о том, «что хранящаяся у него Волынская летопись имеет великое сходство в языке с Песнию о походе кн. Игоря и что в оной летописи встречаются слова харалужный и тлъковина».[Полевой. Любопытные замечания. С. 20.] Термин «харалужный» есть только в трех памятниках: в Слове, Задонщине и Сказании о Мамаевом побоище (Печатного извода). Поскольку нам известно, что существует редакция Ипатьевской летописи, содержащая в своей заключительной части Сказание о Мамаевом побоище, вполне допустимо предположить, что именно этот ее вариант находился у Карамзина. В Слове и Сказании (Печатного извода) термин «харалужный» встречается в одном контексте («трещать копия харалужныя», Слово). Выше было показано, что автор Слова использовал для создания своей Песни Ипатьевскую летопись со Сказанием. К А. И. Мусину-Пушкину попал целый ряд рукописей из собрания Быковского. А так как Карамзин широко пользовался рукописными материалами графа, то не исключено, что список Ипатьевской летописи со Сказанием Карамзин получил от Мусина-Пушкина.[К А. И. Мусин-Пушкину мог попасть и список Задонщины из собрания Иоиля. В составе библиотеки Черткова находилось 16 рукописей А. И. Мусина-Пушкина, в их числе «Сказание о Донском бое». В настоящее время рукописи Черткова находятся в Государственном Историческом музее (Иконников В. С. Опыт русской историографии. Киев, 1892. Т. 1, кн. 2. С. 1245). Пока «Сказание» не обнаружено. Интересно, что такое заглавие совпадает с заголовком Ждановского списка Задонщины, дошедшего до нас в отрывке. «Сказанием» называется и Задонщина по Синодальному списку. Впрочем, 4 из 200 списков Сказания о Мамаевом побоище носят такое же заглавие (по нумерации Л. А. Дмитриева, см.: Повести. № 16, 32, 69, 71). Что за произведение скрывалось под названием «Сказание» и входило в состав библиотеки А. И. Мусина-Пушкина, определить, к сожалению, пока не удалось. Какое-то отношение рукописи графа имели к Ярославской семинарии. Сохранился список с Хронографа XVII в., сделанный с копии Ярославской духовной семинарии (ГБЛ, собр. Румянцева, № 472). Эта копия сделана с рукописи, принадлежавшей в свое время А. И. Мусину-Пушкину.] Это предположение можно подкрепить еще одним наблюдением. Дело в том, что А. И. Мусин-Пушкин был знаком с Ипатьевской летописью: слово «чага» из его вставки встречается только в этом источнике. Дальнейшая судьба мусин-пушкинского списка Волынской летописи неизвестна. К. Ф. Калайдович сообщает, что H. М. Карамзиным была обнаружена в составе рукописей Хлебникова еще какая-то Волынская летопись (речь идет о Хлебниковском списке Ипатьевской летописи).[Калайдович К. Об ученых трудах митрополита Киприана//Вестник Европы. М., 1813. Ч. 72. С. 210.] Это подтверждается чтениями отрывков Волынской летописи, приведенными H. М. Карамзиным.[Карамзин. История государства Российского. Т. 3, примеч. № 114, 189; Т. 4, примеч. № 3, 101, 102.] Вместе с тем Карамзин называет Волынской летописью и Густынскую. Поэтому возможно, что это название у Карамзина покрывало несколько сходных по содержанию летописей. К Ипатьевской летописи проявлял несомненный интерес А. Ф. Малиновский, в бумагах которого на л. 9—12а (водяной знак 1814 г.) помещается писарская копия летописного рассказа о походе князя Игоря. Она сделана писарским почерком с явной стилизацией под XVII в.[Опубликована фототипия в кн.: Дмитриев. История первого издания. С. 193 и след.] М. Н. Сперанский и Л. А. Дмитриев считали, что перед нами копия с неизвестной рукописи Ипатьевской летописи. Однако, скорее всего, в распоряжении копииста был текст Ипатьевского списка (ср. общее чтение «кончавошуюся», «пути» вместо «поту» и др.), хранившегося в Библиотеке Академии наук.

Наконец, третий текст: «Дивъ кличетъ връху древа, велитъ послушати земли незнаем?, Влъз?, и Поморию, и Посулию, и Сурожу, и Корсуню, и теб?, Тьмутораканьскый блъванъ». Слова «и теб?, Тьмутораканьскый блъванъ», стилистически не связанные со всем предшествующим текстом Слова, мы считаем также позднейшей вставкой. В Слове для существительных, как правило, верно употребляется звательный падеж.[Бояне, братие и дружино, Игорю, брате, земле, туре Всеволод? (Всеволоде), Игорю и Всеволоде, княже Всеволоде, Рюриче и Давыде, Осмомысл? Ярославе, господине, Романе и Мстиславе, о в?тр? в?трило, о Днепре Словутицю, о Донче.] Однако в данном тексте явная ошибка («теб?… блъванъ»). Она также, возможно, говорит о том, что про «бълвана» писал не автор основной части произведения, а кто-то другой.

И здесь имеется ритмическое несоотвествие:

«и Поморию, (5)

и Посулию, (5)

и Сурожу, (4)

и Корсуню, (4)

и теб?, Тьмутораканьскый блъванъ». (10)

В 1794 г. граф А. И. Мусин-Пушкин выпустил в свет исследование о Тмутараканском княжестве, где он приводил сведения об обнаруженном в 1792 г. Тмутараканском камне с надписью князя Глеба 1068 г. [Мусин-Пушкин А. И. Историческое исследование о местоположении древнего Российского Тмутараканского княжения. СПб., 1794. Последнее издание надписи см.: Рыбаков Б. А. Русские датированные надписи XI– XIV вв. М., 1964.] Этот камень, возможно, являлся подножьем античной статуи, а термин «блъван» и означает кумир, статуя, столб.[В литературе бытует отождествление «блъвана» с двумя античными статуями, находившимися около Тамани еще в XVIII в. Против этого решительно возражал Д. В. Айналов (в Слове один «блъван», а статуй было две), считая, что речь должна идти о пограничном столбе или камне (Айналов Д. В. Замечания к тексту Слова о полку Игореве // Сб. статей к 40-летию ученой деятельности академика А. С. Орлова. Л., 1934. С. 180).] А. Преображенский для слова «болван» указывает как основное значение «грубо обтесанный кусок дерева или камня».[Преображенский. Этимологический словарь. Т. 1. С. 34. В. Даль для слова «болван» в качестве первого значения дает «отрубок, бревна, чурбан» (Даль. Толковый словарь. Т. 1. С. 109). По М. Фасмеру, одно из значений термина — «массивная глыба неопределенных очертаний» (Фасмер. Этимологический словарь. Т. 1. С. 186).] Аналогичное значение для слова balwan предлагает С.-Б. Линде («глыба значительного размера, масса, большой кусок»).[Для объяснения «Тьмутараканского блъвана» Слова О. Сенковский принимал значение «морская волна». Его как будто склонен поддержать А. Мазон (Mazon А. «Тьмутораканьский блъванъ»// RES. 1961. Т. 39. Р. 138). Справедливые возражения против этого толкования текста Слова см.: Тво-рогов О. В. О воскрешении некоторых неоправданных предположений О. Сенковского // ИОЛ Я. 1963. Т. 21, вып. 5. С. 432–434; см. ответ Творогову: Mazon А. «Тьмутораканьский блъванъ»//RES. 1964. Т. 43. Р. 91–92.] Следовательно, с этимологической стороны для отождествления «тьмутараканского блъвана» и Тмутараканского камня с надписью князя Глеба препятствий никаких нет.

Споры о подлинности надписи на Тмутараканском камне начались чуть ли не со времени его обнаружения. Много позже описываемых событий (в 1813 г.) А. И. Мусин-Пушкин писал К. Ф. Калайдовичу: «Мудрую Екатерину осмелились уверять, что я ее обманывал, что найденный Тмутараканский камень мною выдуман, о чем не (то)кмо были споры, но и повеления даны Таврическому губернатору Жогулину и профессору Палласу исследовать на месте». С лицемерным прискорбием граф прибавлял «жаль крайне, что