Каково же было наше изумление, когда мы ознакомились с содержимым склада! Там громоздились горы научных работ, главным образом из области марксизма; докторские диссертации высоких партийных функционеров, изданные без малейшей в том необходимости в десятках тысяч экземпляров разве что для того только, чтобы заплатить авторам высокие гонорары. Может быть, именно здесь и надо искать настоящую причину отказа отечественных издателей публиковать «Кинематографические мечтания»? У них попросту не было бумаги и свободных так называемых производственных мощностей…

Из 60 проектов, о которых мы тогда говорили со Станиславом Яницким, позже я осуществил 6, но целых 16 были сделаны другими режиссерами. Выходит, это не были какие-то пустые грезы, оторванные от действительности замыслы, но фильмы, которые попросту надо было сделать. Несколько из них имели большой успех, что в свою очередь означает, что я не ошибся в теме.

Проекты характеризует почти неправдоподобное разнообразие тем; они не группируются в какое- либо целое, каждый требовал бы своего пера. За переменчивостью моих планов скрывается убеждение, что успех каждого очередного фильма требует от создателя для новой работы искать новую тему, другого сценариста, других актеров, а повторение неумолимо ведет к поражению. Поэтому после фильмов о войне я обратился к современности («Невинные чародеи»), после нее к наполеоновской эпохе («Пепел»); после успеха «Земли обетованной» меня не страшили трудности «Человека из мрамора». Была еще одна причина этой гонки. Я хотел сделать фильм безупречный, совершенный, как в смысле выбора темы, так и ее осуществления. Неудовлетворенный предыдущим, я сразу же бросался в следующий, уверенный, что на этот раз буду собой доволен.

14 сентября 1970 года — дата нашей последней беседы со Станиславом Яницким. Задуманная книжка не появилась и скорее всего никогда не появится. К проектам, о которых мы тогда говорили, позже прибавились новые. Сейчас я выбрал несколько из них, сопроводив их комментарием, объясняющим, почему мои мечтания так часто оседали неосуществленными фильмами.

Я долго думал о фильме, действие которого происходило бы в лесу. Какое-то бегство из города, от себя, от неудач… Не знаю, люблю ли я природу, но, может быть, именно поэтому удалось бы ее хорошо показать? Есть что-то захватывающее в охоте на большого зверя, ну, например, на оленя. Последнее волнующее дыхание романтизма, хотя одновременно во всем этом кроется и большое свинство…

Это был бы хороший повод показать мужчину, который неожиданно отдает себе отчет в том, что молодость осталась позади. Первая одышка… Сам я не охочусь и вообще никогда не имел такой страсти, но Богдан Чешко был азартным охотником, и я надеялся, что именно он напишет сценарий. И вот мы поехали на охоту. Когда запаренные до невозможности, мы гнались по лесу, чтобы спугнуть оленя, который якобы где-то тут укрывается, я спросил: «Богдан, а что мы тут делаем?» и услышал в ответ восхитительную фразу: «Мы сейчас как бы волки!» Звучало почти поэтично, но объяснение последовало вполне рациональное: зверь в лесу будет здоров и станет хорошо размножаться только при условии, если мы, охотники, как волки, выгрызем все слабые особи, не справляющиеся с условиями обитания. От этих слов волосы у меня встали дыбом, зато в голове блеснула идея фильма.

Моей темой было возвращение. Я видел мир старых партизан, которые через многие годы еще раз возвращаются в лес. Они наталкиваются на следы своего прошлого, но одновременно знают, что пребывают уже в совсем другом пункте своего жизненного пути. Из разговоров с Богданом Чешко ничего не вышло, мой замысел пробовал оформить на бумаге Мирослав Жулавский, отец Анджея; написал сценарий и Ирениуш Иредынский. Но ни один из них меня не обрадовал. Я понял, что среди польских сценаристов продолжать поиски не надо, и уже было забросил идею, как вдруг мне рассказали о молодом ленинградском писателе Александре Гельмане; его пьеса «Премия» шла во многих театрах СССР и Польши. Мне удалось получить согласие Государственного комитета по кинематографии СССР на приезд Гельмана в Варшаву. Спустя какое-то время он прислал мне текст, и теперь я поехал в Ленинград.

Слабым местом всех сценариев, которые я тогда получил, было отсутствие отчетливой фабулы, которая давала бы возможность не только создать картину лесной охоты, но через конкретный сюжет прикоснуться к человеческой судьбе. Сценарий Гельмана тоже не вызвал во мне энтузиазма. Когда я дал ему это понять, он сказал мне на прощание: «А знаешь, можно было бы сделать настоящий фильм на эту тему. Представь себе такую историю: в лес отправляются пятеро мужчин и с ними их жены. Почти сразу выясняется, что это партийные работники высокого звена, которые выбираются в безлюдные места, чтобы оговорить политический переворот, какие-то кадровые перемены, а жен берут для отвода глаз, чтобы создать видимость прогулки, объединенной с охотой. Мужчины запираются в охотничьем домике, и мы их до самого конца не видим. Но заряженные ружья остались снаружи, и, что самое главное, молодой энергичный и красивый егерь предлагает женщинам отправиться охотиться с ними вместо мужей. Одни из них умеют немного стрелять, другие нет, но все находят, что это хорошее развлечение. Идут в лес и начинают стрелять во все, что движется, при этом каждая стремится обратить на себя внимание красавца-егеря, который, однако, знает свое место и не дает себя спровоцировать. Они возвращаются из леса, приближаются к дому и видят стоящие перед ним машины НКВД; их мужья под конвоем и в наручниках исчезают в тюремной карете».

Когда Гельман кончил свой рассказ, я понял: вот настоящий русский писатель, воспитанный на великой литературе — как он легко слагает фабулу, как непринужденно набрасывает психологические портреты ее участников, как точно строит ситуацию. Мастер, который не без ехидства поставил меня на место: он ведь знал, что ни в Польше, ни тем более в Советском Союзе я не могу предложить начальству подобный сценарий. Конечно, я мог бы поехать с ним, скажем, в Южную Америку, но кого там мог заинтересовать такой фильм?

Я подумал: вот еще одна замечательная история, которая никогда не увидит экрана. Таких историй я слышал в Москве от моих друзей-кинематографистов множество. Все они начинались словами: «Может, сделаешь из этого кино?..» И всегда рассказчик смотрел с ироническим удовлетворением на мину человека, который, правда, сделал «Пепел и алмаз», но, оказывается, из этого факта мало что следует, когда речь заходит о возможности пробить новый проект.

Агнешка

Краков, 13 февраля 1971.