государственной власти к уже открытым воротам верфи подъезжает партийный функционер — противник соглашения и говорит: «Пан Винкель, не огорчайтесь вы, эти соглашения ничего не стоят, никакие нормы закона не признают договоров, подписанных под нажимом».
В монтаже эта сцена то оставалась, то выпадала по требованию оптимистов из съемочной группы, которые хотели от меня в финале безоговорочной победы «Солидарности». Однако перед самой сдачей фильма я окончательно восстановил ее — и таким образом оказался пророком, потому что несколько месяцев спустя танки Ярузельского въехали на улицы польских городов, подтвердив тем самым, что соглашения с обществом коммунистическая власть и в самом деле может заключить только вынужденно и под давлением… Это были те самые танки, в которых генерал отказал мне осенью 1980 года.
Однако прежде, чем все это случилось, «Человек из железа» успел выйти на экраны. Разумеется, не обошлось без попытки подвергнуть его цензуре. Длинный список необходимых «поправок», составленный Управлением по кинематографии, серьезно ограничивал смысл картины. Позиция Министерства культуры и искусства и Эугениуша Мельцарека была решительной:
«В фильме проступает тенденция представить события как происходящие в полицейском государстве, и эти элементы следует подвергнуть изменению, чтобы не искажать реального образа Польши и происходящих в ней перемен.
<…> предлагаются следующие корректировки:
— вырезать текст в ходе диалога, касающегося политической напряженности в стране, который звучит так: «партийная монополия от яслей до могилы»;
— убрать выступающий дважды текст народной баллады об убитом в декабре 1970 года Яне Вишневском либо оставить его только раз — в квартире Томчика, изъяв из текста баллады выражения: «бандиты из Слупска», «кровавые менты», «против ментов, против танков»;
— отказаться от документальной части фильма, показывающей сцены задержания на улицах в 1970 году — сцену избиения милиционером задержанного;
— убрать сцену вылавливания из Мотлавы утопленника. Сцена однозначно указывает, что силы госбезопасности совершили тайное убийство деятеля КОРа.[69] Изъятие сцены вместе с фрагментом текста «весь народ не утопят»;
— убрать кадр удара в живот Томчика после окончания обыска в его квартире;
— убрать сцену упражнений кап. Вирского в зале с манекенами;
— трижды в фильме возникает дело о ликвидации могил людей, убитых в декабре 1970 года. Предлагается изъятие этих фрагментов;
— несколько раз в ретроспективах показана сцена, в которой группа лиц несет убитого в декабрьских столкновениях 1970 года. В первой ретроспективе звучит фонограмма милицейских переговоров, касающихся этой сцены. Предлагается ограничиться одной этой сценой, убрав подслушку комментариев милиции по рации;
— убрать эпизоды текста, касающиеся возможности вмешательства «наших испытанных друзей» (кап. Вирский), фразу деятелей КОРа «вместо того, чтобы поджигать комитеты, следует основывать собственные» и термин КОР, который звучит в фильме (согласно обещаниям создателей фильма от 14.XI.80 года);
— убрать сцену, когда Томчик на территории верфи произносит фразу об истязаниях рабочих в Радоме и избиении рабочих на Урсусе;
— предлагается обдумать изъятие предпоследней сцены о бумажных соглашениях, формулировку «отца убила милиция в Гдыне», упоминание фамилии Кочолека.
Привыкнув за долгие годы к тому, что деваться некуда, приходится вступать в торг, я и на этот раз поступил так же, в результате чего дал согласие вырезать ряд сцен. Только спасительное влияние Кристины Захватович и Барбары Пец-Слесицкой остановило этот пагубный процесс. Они втолковали мне, что все изменилось и в споре с руководством кинематографии я не один: за мною «Солидарность». Я решительно отказался делать всякие поправки и, исключая сцену с вылавливанием из Мотлавы трупа деятеля КОРа, все в фильме осталось на своих местах.
После приемки картины 19 мая Комиссия оценки художественных фильмов подписала разрешительное удостоверение фильма. В решении использована удобная формула о том, что картину, оцененную как выдающуюся, следует воспринимать как «личное высказывание художника, не претендующее на результат социологического или исторического обобщения…»
Разумеется, право на такое обобщение все еще имела исключительно партия, но, чтобы вырвать признание своей правоты, она вынуждена была вывести на улицы танки.
Меня изумляли эти минуты слабости властей и их новые попытки вернуть себе утраченный авторитет: эти качели долго не качались, выпустить картину на экраны заставили десятки телеграмм с подписями коллективов заводов, шахт и верфей. Выступая на первом съезде «Солидарности», я публично благодарил за это:
«Когда я боролся за то, чтобы «Человека из мрамора» выпустили на экраны, я был вынужден обращаться к властям, просить и умолять. Через четыре года, после того как был сделан «Человек из железа», я встретился с теми, кому этот фильм предназначен — с жителями Гданьска, Гдыни, Щецина и Познани. Их поддержка, а также поддержка всех тех деятелей нашего объединения и профсоюзных групп, которые обратились к государственной власти, привела к тому, что вы смогли увидеть «Человека из железа» на экранах всей нашей страны.
С этой трибуны хочу всех вас сердечно поблагодарить и еще раз заверить, что польские кинематографисты с вами навсегда. Спасибо!»
О том, что без поддержки «Солидарности» судьба «Человека из железа» могла сложиться совершенно по-другому, свидетельствует опубликованная в «Политике» в феврале 2000 года записка- экспертиза из архива отдела культуры ЦК ПОРП. Редакция дала ей заглавие «Мы не убивали Биркута»…
«Фильм оценивался с точки зрения его восприятия сотрудниками гражданской милиции и службы госбезопасности. Их восприятие будет категорически негативным, что определяют среди прочих следующие фрагменты фильма:
1. В ряде сцен показаны примеры незаконных действий функционеров ГМ и СБ. Например:
— издевательства над невинными людьми при помощи палок в местах заключения; <…>
— многочисленные примеры избиения граждан. Среди прочего на это дает намек пластырь на виске Томчика после выхода его по отбытии срока, сцена обыска квартиры Томчика и удар офицера СБ (nota bene: эта сцена напоминает экранные обыски, проводившиеся гестапо).
2. Не отвечает истине приписываемый ГМ факт расстрела Биркута в декабре 1970 года на мосту [!].<…>
3. Сцена с манекеном наверняка будет воспринята зрителями как акт систематической подготовки сил ГМ и СБ к расправам с народом. Стоит добавить, что упражнения с милицейской палкой на манекенах имеют место во время августовской забастовки.
4. Чрезвычайно вредное впечатление произведет финальная песня фильма, агрессивно направленная против ГМ. <…>
В сюжете всего фильма сотрудники ГМ и СБ выступают как представители консервативных сил, которые всегда служили злу — в 1968, 1970, 1976 и 1980 годах. Им приписывается провокация событий 1968 года и тотальная слежка за широкими кругами общественности. <…>
Функционеры ГМ и СБ воспримут также другую мысль фильма — именно они были почти исключительными возбудителями гнева рабочих из-за своих непродуманных действий в течение десятка лет, предшествовавших августу 1980 года. Такое обвинение сформулировано под адресом кадров низшего ранга — от капитана и ниже. Они показаны как грубые, самоуверенные, деморализованные и тупые исполнители чьих-то ошибочных решений.
