удовольствие от какого-нибудь дела значит любить это дело.
Простите, мне трудно писать; я все еще лежу.
Прочтите еще раз мое письмо и перестаньте сердиться. Я был вполне искренен, и вот пишу Вам опять, потому что искренно желаю Вам успеха*.
А. Чехов.
28 март. * Далее зачеркнуто несколько слов, не поддающихся прочтению.
1958. А. С. СУВОРИНУ
29 марта 1897 г. Москва.
Крови меньше, но положение неопределенное. Неизвестно, когда выпустят. Пришлите имя, отчество, адрес Носилова. Кланяюсь Анне Ивановне, Насте, Боре, Эмили. Приходил Толстой.
Чехов. На обороте:
Петербург. Суворину.
29 марта 1897 г. Москва.
Милостивый государь
Павел Михайлович.
Я написал И. Э. Бразу, что буду у него в конце пятой недели поста, и уже поехал в Петербург, но в Москве неожиданно задержало меня кровохарканье и теперь я лежу в клинике Остроумова и неизвестно, когда меня отсюда выпустят.
Во всяком случае до мая я едва ли попаду в Петербург.
Не знаю, как мне благодарить Вас, многоуважаемый Павел Михайлович. О своей болезни я напишу Иосифу Эммануиловичу, напишу лежа, потому что иначе мне запрещено писать.
Позвольте пожелать Вам всего хорошего. Искренно Вас уважающий и преданный А. Чехов.
29 марта 1897 г. Москва.
Многоуважаемый
Иосиф Эммануилович!
Я поехал к Вам, но на пути в Москве со мной произошел неприятный казус: доктора арестовали меня и засадили в клинику, У меня кровохарканье; теперь легче, но положение неопределенное, неизвестно, когда меня выпустят на свободу. Вероятно, ранее мая я не попаду в Петербург. Где Вы будете жить летом?
Желаю Вам всего хорошего. Мой адрес до выздоровления: Москва, Девичье поле, клиника проф. Остроумова.
Искренно Вас уважающий
А. Чехов.
97 29/III.
29 марта 1897 г. Москва.
Милый Франц Осипович, большущее Вам спасибо! Получил все и уже съел половину. Вино мне разрешили именно то самое, которое у Вас есть. Одной бутылки совершенно достаточно, хватит до Пасхи.
Третьякову я написал.
Дела мои как будто бы лучше, но кровь все еще течет из непоказанного места.
Будьте здоровы, голубчик. Спасибо еще раз.
Ваш А. Чехов.
1 апреля 1897 г. Москва.
Доктора определили верхушечный процесс в легких и предписали мне изменить образ жизни. Первое я понимаю, второе же непонятно, потому что почти невозможно. Велят жить непременно в деревне, но ведь постоянная жизнь в деревне предполагает постоянную возню с мужиками, с животными, стихиями всякого рода, и уберечься в деревне от хлопот и забот так же трудно, как в аду от ожогов. Но все же буду стараться менять жизнь по мере возможности, и уже через Машу объявил, что прекращаю в деревне медицинскую практику. Это будет для меня и облегчением, и крупным лишением. Бросаю все уездные должности, покупаю халат, буду греться на солнце и много есть. Велят мне есть раз шесть в день и возмущаются, находя, что я ем очень мало. Запрещено много говорить, плавать и проч., и проч.
Кроме легких, все мои органы найдены здоровыми, все органы; что у меня иногда по вечерам бывает импотенция, я скрыл от докторов.
До сих пор мне казалось, что я пил именно столько, сколько было не вредно; теперь же на поверку выходит, что я пил меньше того, чем имел право пить. Какая жалость!
Автора 'Палаты № 6' из палаты № 16 перевели в № 14. Тут просторно, два окна, потапенковское освещение, три стола. Крови выходит немного. После того вечера, когда был Толстой (мы долго разговаривали), в 4 часа утра у меня опять шибко пошла кровь.
Мелихово здоровое место; оно как раз на водоразделе, стоит высоко, так что в нем никогда не бывает лихорадки и дифтерита. Решили общим советом, что я никуда не поеду и буду продолжать жить в Мелихове. Надо только покомфортабельнее устроить помещение. Когда надоест в Мелихове, то поеду в соседнюю усадьбу, которую я арендовал для братьев, на случай их приезда.
Ко мне то и дело ходят, приносят цветы, конфекты, съестное. Одним словом, блаженство.
Про спектакль в зале Павловой читал в 'Петерб газете'. Передайте Насте, что если бы я был на спектакле, то непременно поднес бы ей корзину цветов. Анне Ивановне нижайший поклон и привет.
