Дракона в ящик, ты только что угрожала сделать то же со мной, перед всеми этими свидетелями. Люди называют его тираном, но ты – человек, разрушающий наши законы и правящий с помощью страха.

Глаза Элайды широко распахнулись, в них была видна её злость. Она выглядела… поражённой. Словно не могла понять, как от воспитания непокорной послушницы она перешла к спору на равных. Эгвейн увидела, как женщина начала сплетать поток Воздуха. Это необходимо было остановить; кляп из Воздуха прекратит спор.

– Продолжай, – спокойно сказала Эгвейн. – Используй Силу, чтобы заставить меня замолчать. Разве Амерлин не должна быть способна уговорить оппонента подчиниться, а не прибегать к силе?

Уголком глаза Эгвейн уловила, как миниатюрная Юкири кивнула.

Глаза Элайды расширились от злости, и она отпустила поток Воздуха.

– Мне нет необходимости спорить с какой-то послушницей, – бросила Элайда. – Амерлин не объясняет своих поступков таким, как ты.

– 'Амерлин понимает самые сложные убеждения и дискуссии', – произнесла Эгвейн, цитируя по памяти. – 'В конце концов, она является слугой всех, даже самых последних рабочих'.

Это было сказано Балладар Арандайл, первой Амерлин, возведённой из Коричневой Айя. Она написала эти слова в одном из предсмертных писем. Эти письма были объяснением её правления и того, что она делала во время Кавартенских войн. Арандайл чувствовала, что после того, как кризис прошёл, нравственный долг Амерлин – объяснить свои поступки простым людям.

Сидящая за Элайдой Шеван довольно кивнула. Цитата была неизвестна широкой публике. Эгвейн мысленно поблагодарила Суан за тайное обучение премудрости прошлых Амерлин. Большая часть того, что она рассказывала, хранилась в секретных хрониках, но было и несколько великолепных фраз, произнесённых такими женщинами, как, например, Балладар.

– Что за ерунду ты бормочешь? – фыркнула Элайда.

– Что ты намеревалась делать с Рандом ал’Тором, когда схватила его? – спросила Эгвейн, не обращая внимания на комментарий.

– Я не…

– Ты отвечаешь не мне – сказала Эгвейн, кивая в сторону стола и женщин, – а им. Ты объяснила свои действия, Элайда? Каковы были твои планы? Или ты намерена уклониться от этого вопроса так же, как ты уклонилась от моих остальных?

Лицо Элайды начало краснеть, но, не без усилий, ей удалось с собой справиться.

– Я собиралась держать его в безопасности и надёжно отрезанным от Источника здесь, в Башне, пока не пришло бы время Последней Битвы. Это предотвратило бы те страдания и хаос, которые он породил во многих странах. Это стоило риска его разозлить.

– 'Как плуг рыхлит землю, разрушая ее и все живое в ней, так будут разрушены человеческие жизни, и все, что было, истребит огонь его глаз', – сказала Эгвейн. – 'Трубный глас войны последует за ним по пятам, и вороны слетятся на звук его голоса, и он наденет корону мечей'.

Элайда нахмурилась, застигнутая врасплох.

– Кариатонский цикл, Элайда, – сказала Эгвейн. – Когда ты заперла Ранда, чтобы сохранить его 'в безопасности', он уже захватил Иллиан? Он уже носил то, что он назвал Короной Мечей?

– Что ж, нет.

– И как, ты думаешь, он бы выполнил пророчества, если бы он был спрятан в Белой Башне? – спросила Эгвейн. – Как смог бы он вызвать войны, которые должен вызвать, согласно пророчествам? Как должен он был разрушать народы и привязывать их к себе? Как смог бы он 'поразить своих людей мечом мира' или 'обязать девять лун служить себе', если бы он был заперт? Разве пророчества говорят, что он будет 'раскован'? И разве в них не говорится о 'хаосе с его приходом'? Как что-то вообще может произойти, если он закован в кандалы?

– Я…

– Твоя логика поразительна, Элайда. – холодно произнесла Эгвейн. Феране украдкой улыбнулась на это. Возможно, она снова подумала, что Эгвейн подошла бы Белая Айя.

– Пф, – сказала Элайда, – ты задаёшь не имеющие смысла вопросы. Пророчества должны были исполниться. Иначе и быть не могло.

– Значит, ты утверждаешь, что твоя попытка схватить его, была обречена на неудачу.

– Нет, совсем нет, – вновь покраснев, сказала Элайда. – Нам не следует об этом беспокоиться – и не тебе об этом думать. Нет, нам стоит поговорить о твоих мятежницах и о том, что они сделали с Белой Башней!

Хорошая смена темы, попытка заставить Эгвейн обороняться. Элайда не была полностью некомпетентна. Всего лишь высокомерна.

– Я вижу, что они пытаются исцелить трещины, возникшие между нами, – сказала Эгвейн. – Мы не можем изменить того, что случилось. Мы не можем изменить того, что ты сделала с Суан, даже несмотря на то, что мои сторонницы открыли способ Исцелить её усмирение. Мы можем только двигаться вперёд и сделать всё, что возможно, чтобы сгладить рубцы. Что делаешь ты, Элайда? Отвергаешь переговоры, пытаешься запугать Восседающих, чтобы они отступились? Оскорбляешь все Айя, кроме Красной?

Дозин, из Жёлтой, что-то тихо пробормотала в знак согласия. Это привлекло взгляд Элайды, и она на мгновение застыла, словно поняла, что потеряла контроль над спором.

– Достаточно.

– Трусиха, – сказала Эгвейн.

Глаза Элайды расширились.

– Как ты смеешь!

– Я осмелилась сказать правду, Элайда, – произнесла Эгвейн тихо. – Ты трусиха и тиран. Я бы также назвала тебя Другом Тёмного, но подозреваю, что Тёмный постыдился бы связываться с тобой.

Элайда взвизгнула и направила поток Силы, отбросив Эгвейн назад, ударив ее о стену так, что та выронила кувшин с вином. Он разбился о деревянный пол за ковром, разбросав брызги похожей на кровь жидкости на стол и на половину тех, кто за ним сидел, залив белую скатерть красными пятнами.

– Ты меня называешь Другом Тёмного? – завопила Элайда. – Это ты Друг Тёмного. Ты и твои мятежницы, которые стараются отвлечь меня от того, что должно быть сделано.

Поток Воздуха ударил Эгвейн о стену снова, и она упала на пол, на осколки разбитого кувшина, которые оставили порезы на руках. Дюжина хлыстов била её, разрывая платье. Кровь сочилась из её рук, она начала брызгать, оставляя с каждым ударом Элайды пятна на стене.

– Элайда, прекрати это! – сказала Рубинде, зашуршав зелёным платьем. – Ты сошла с ума?

Элайда, задыхаясь, повернулась.

– Не искушай меня, Зелёная!

Хлысты продолжали бить Эгвейн. Она переносила боль беззвучно. С усилием она встала. Она уже чувствовала, как распухают лицо и руки. Но продолжала спокойно смотреть на Элайду.

– Элайда! – вскрикнула Феране, вставая. – Ты нарушаешь закон Башни! Ты не имеешь права использовать Силу для наказания ученицы!

– Я и есть закон Башни! – взревела Элайда, указывая на сестер. – Вы высмеиваете меня. Я знаю, что вы делаете это. В глаза вы выказываете мне почтение, но я знаю, что вы говорите, о чем вы шепчетесь за спиной. Вы, неблагодарные глупцы! После всего, что я для вас сделала! Вы думаете, я буду терпеть вас вечно? Смотрите на это, как на пример!

Она повернулась, показывая на Эгвейн, потом отшатнулась, поражённая тем, что Эгвейн спокойно наблюдала за ней. Элайда начала задыхаться, подняла руку к груди, а хлысты продолжали бить девушку. Все они могли видеть плетение, и все они могли видеть, что Эгвейн не кричала, хотя во рту у неё и не было кляпа из Воздуха. С её рук текла кровь, тело было избито, и всё-таки она не находила оснований кричать. Вместо этого она безмолвно благословляла айильских Хранительниц Мудрости за их знания.

– И чему именно, – спокойно сказала Эгвейн, – я должна послужить примером, Элайда?

Избиения продолжались. О, как было больно! Слёзы лишь наметились в уголках глаз Эгвейн, но ей бывало и хуже. Гораздо хуже. Каждый раз, когда думала о том, что эта женщина делала с Башней. Истинная её боль была не от ран, а от того, как Элайда вела себя перед Восседающими.

– Во имя Света, – прошептала Рубинде.