времена железо… так, ну и что тут у нас?

– А ничего у вас тут нет, – деревянным от напряжения голосом констатировал Серж, доставая из ларца тонкую папку, с обреза которой виднелись несколько пожелтевших от времени листков. – Бумажки вам нужны?

– На хрена нам твои бумажки, – разочарованно буркнул бригадир, аккуратно обстукивая ларец молотком и чутко прислушиваясь – не отзовется ли в старинной меди многообещающая пустота.

– Как жопой об асфальт, – обиженно сплюнул Семен. – Глухо, как в танке!

– Ну ладно, вы тут работайте, а я пошел, – сообщил Серж, пряча папочку за пазуху и удаляясь на выход – нужно было поспешить в архив, чтобы перед прочтением обработать в лаборатории найденные листки специальным фиксирующим составом.

Чего там Серж вычитал в найденных документах, никто не узнал – он не счел нужным поделиться даже с Витьком. Но архивариус вдруг моментально утратил интерес к созданию литературного кафе и куда-то умотал из города на трое суток. По возвращении он вызвонил к себе Витька и без предисловий огорошил его:

– Это… меняю свою развалину на другую.

– Не понял! – удивился Витек. – А как же кафе?

– А вот помнишь, ты предлагал – если хочешь, продай… Я тут подумал и пришел к выводу, что ты был прав. Я чертежи оставлю, мастера все знают – обойдетесь без меня. В общем, я тебе отдаю свой дом. А ты взамен купи мне примерно такой же домишко в дальнем Подмосковье, – Серж развернул на столе карту области и потыкал пальцем в обведенный красным фломастером населенный пункт с дрянным названием – Каменка, захудалый поселок на две тысячи жителей, застрявший промеж лесов безо всякой пользы для народного хозяйства.

– Не понял! – опять воскликнул Витек, озабоченно глядя на приятеля, и потыкал пальцем в потолок – они сидели в полуразрушенных апартаментах архивариуса на первом этаже. – А тебе мастера на тыкву ничего не уронили? Ты где шарился три дня?

– Я взял отпуск для написания докторской, – не обратил внимания на эскападу собеседника Серж. – А потом, возможно, уволюсь вообще – посмотрим, как дела пойдут. Мне необходимо уединение в забытом богом и людьми тихом местечке. Я такое местечко нашел. Там, неподалеку от поселка, есть старинная усадьба, некогда купленная бароном Остерманом у князей Черкасских. А к усадьбе придаток: пятьдесят гектаров леса и заброшенные каменоломни. Все это хозяйство в 95-м году удосужился приобрести у государства один странноватый тип – он собирался сделать там музей-заповедник князей Черкасских. Идиот! Чего такого они сделали для России, чтобы им музей посвящать? Но это, в общем-то, риторический вопрос: данный типус музей все равно не потянул. Денег у него нет. Вот уже второй год пытается продать свою собственность, но никак не получается – охотников не нашлось. Просит он недорого, ему деньги нужны.

– Ты сколько будешь докторскую делать? – деловито поинтересовался Витя.

– От трех до пяти месяцев. А что?

– Дай ему «бабки» и поживи в этой долбаной усадьбе сколько надо, – предложил Витя. – На хера покупать? Куда ты потом эту долбаную усадьбу денешь? Не продашь ведь никому! Кто в такую глухомань поедет?

– Я не собираюсь ее продавать, – Серж снял очки и пристально посмотрел на приятеля. – Я собираюсь там жить. Купи мне эту усадьбу. А то меня могут обмануть. То есть, как вы выражаетесь, – кинуть. Сам же говорил. Хозяин просит за нее две трети той суммы, что я в свое время отдал за свой дом. Просит в рублях – он пока что не сориентировался в этом дурацком кризисе, поскольку живет отшельником и сильно отстал от жизни. Выгоду улавливаешь?

– В рублях, говоришь? – Витя достал калькулятор, быстро натыкал цифры, и глаза его заблестели. – Нема базару, Серый. Нема базару… – Тут он спохватился и напустил на себя серьезный вид. – Но ты не пожалеешь? А то потом скажешь, что я тебя использовал…

– Не пожалею, – твердо сообщил Серж. – Я так решил и не собираюсь отступать от задуманного. Только одна просьба будет: ты, пожалуйста, не меняй номер моего телефона. Мне в любое время может позвонить одна женщина – ей нужно сообщить мой новый адрес. Договорились?

– Нема базару, – опять сказал Витя – в голосе его едва уловимо скользнула печальная нотка. – Телефон оставлю – только теперь это будет телефон литературного кафе. Мне будет тебя не хватать, Серый. Даже и поговорить не с кем будет. Но ты же не насовсем уедешь? В гости приезжать будешь?

– Я буду приезжать в гости, – пообещал Серж, даже не обратив внимания на неожиданную патетичность момента – мысли его витали где-то вдалеке. – Если время будет…

…Сентябрьское солнце щедро дарило миру последнюю ласку бабьего лета. Небо беспечно сорило прозрачными паутинками, обещая всему живому погожие дни, но легкие облачка – боевой дозор спрятавшихся где-то дождевых туч – намекали, что расслабляться не стоит, в любой момент благоденствие света и тепла может закончиться и грянет затяжное серое ненастье. Немногочисленные лиственные деревья в поредевших желтых шубах, по какому-то недоразумению угодившие на опушку бескрайнего хвойного леса, окаймлявшего усадьбу, выглядели сиротами, понимавшими, какая участь их вскоре ожидает. Движимые порывами легкого ветерка, они клонились некогда пышными кронами в сторону своих вечнозеленых сородичей и как будто пеняли им: вам-то, мол, хорошо, зимой и летом – одним цветом. А нам стоять нагишом под холодным дождем и снегом и терпеть лишения до самой весны. Как будто мы все и не братья-сестры, дети одной земли. Предали вы нас – вот что…

– Не потакай! – сурово прикрикнул Рудин на Борьку. – Раз спустишь, другой – они потом на шею сядут. Жестче! Ты главный, а не наоборот. Ну-ка, еще разок…

Рудин с Борькой тренировали псов на огромной лужайке перед домом. Черные ризеншнауцеры – молодые лохмомордые отродья – даром что рожи тупые и глаз не видно, прекрасно разбираются в имеющем место порядке вещей и все время стараются обратить его себе на пользу. Рудина они побаиваются и уважают, он вожак их маленькой стаи, безусловный лидер, который при случае может и задницу надрать. Алису любят всей душой и невыносимо ревнуют к Рудину, но вслух высказываться по этому поводу не смеют – за такие высказывания можно моментально схлопотать по первое число. А Борьку воспринимают как ровесника – и относятся к нему с соответствующим легкомыслием.

В настоящий момент Рудин сидел на траве, скрестив ноги, и наблюдал, а Борька бросал два апорта – крепкие суковатые палки, – которые положено принести кратчайшим путем, положить у ног хозяина и ждать дальнейших указаний. Шнауцеры кратчайшим путем не желали: схватив апорты, выписывали кренделя по лужайке, шарахаясь друг от дружки, подбегали к апортировщику и тотчас же отскакивали от него, приглашая погоняться за ними и отобрать палки в равной борьбе. С точки зрения собачьей педагогики, это было недопустимо, но Борька повышать голос и вообще проявлять строгость не желал, а с азартом принимался бегать за шустрыми бестиями и таким образом устраивал невыносимый воспитательный бардак. Между тем псы прекрасно умели выполнять все как положено, без кривляний и выкрутасов, – но только тогда, когда ими командовал лидер.

Рудин поставил целью этот маленький бордельеро порушить и привить своенравным образинам установку на безусловное послушание маленького хозяина. Времена нонче больно суровые. Может случиться и так, что в какой-то момент Рудина не будет рядом с Алисой и Борькой. Тогда собачья пара станет единственной защитой для матери с сыном, и их безопасность будет зависеть от того, насколько послушно поведут себя псы в случае обострения ситуации…

– Давай-давай! Ты хозяин, покажи свою власть! Не стесняйся!

Борька изучающе глянул на вожака, понял – надо. С сожалением похлопав пушистыми ресницами, набрал побольше воздуха в грудь и рявкнул ломким басом:

– Ко мне, блин! Рядом!!!

Шнауцеры встопорщили резаные уши, опасливо покосились на восседавшего в сторонке Рудина – все понимают, хитрющие отродья! – и, послушно подбежав к младшому хозяину, положили апорты у его ног. И сели по бокам, рядышком, все так же косясь в сторону наиглавнейшего. Нет, не воспринимают они Борьку как хозяина. Подчиняются исключительно в силу того, что страшилка рядом. Нет установки.

– Плохо, – констатировал Рудин. – Баловаться с ними будешь после тренировки – когда подашь команду «гулять». Посерьезнее, пожалуйста. А то мы этак испортим хороших служак – потом поздно будет локти кусать. Давай – работай!