сигнальные костры на болотах и таинственные записки.

Но современностью Генка интересовался все же значительно меньше. Рыцарство влекло его к себе, как магнит.

Янка совершенно не походил на Генку, хотя и был не менее известен в своем классе. В этом противоречии та же суть, что и в сравнении дня с ночью. День резко отличается от ночи, однако мы не мыслим их друг без друга. Так же немыслимы были друг без друга Янка и Генка.

Если Генку можно было назвать мечтателем, то Янка был предельно «земным» человеком. Земное — мирское, практическое, трезвое, не признающее никаких отвлечений, параллелей, тропов, метафор, иносказаний, выпирало из него так же дерзко, как дерзко торчали его лохматые волосы, успешно сопротивляющиеся расческам и щеткам.

И внешне друзья были очень разные. Генка — темноглазый, худенький, с белой кожей, которая даже не успевала загореть за короткое балтийское лето. У Янки лицо словно вычерчено циркулем, рот сложен в хитрую улыбку, фигурка крепкая, ладная, ухватки ловкие.

Янка тоже интересовался рыцарством, но уже совсем по-иному.

— Кто был председателем за Круглым Столом? — однажды спросил он Генку ехидно.

— В том-то и дело, что стол был круглый и все сидящие за ним считались равными, — терпеливо объяснил Генка.

— Ого, значит, по-твоему, у них и президиума не было?

— Не было.

— Совсем не было?

— Совсем не было.

— Странно!.. А карманы у рыцарей имелись?

— Карманы? — нерешительно повторил Генка, чувствуя подвох. — Нет, по-моему, нет.

— А где же они хранили документы?

— Какие документы?

— Как какие? Рыцарское удостоверение личности! С подписью и печатью!

— Да у них документов и не было вовсе.

— Тогда, выходит, кто хочешь мог напялить доспехи и выдавать себя за рыцаря? Сказанул!

Таков был взгляд Янки на рыцарские времена.

Но это нисколько не мешало ему гордиться ученостью своего друга, тем более что друг, несмотря на свой легкий вес, мог при случае дать увесистого тумака не хуже, чем любой из школьных драчунов. Ему были известны секреты «самбо».

В одном Генка зависел от Янки целиком: мать Янки работала смотрителем зала средневековья в Рижском историческом музее. А этот музей в некоторых отношениях был одним из самых ценных в стране. Ведь Рига, в которой учились друзья, в свое время являлась штаб-квартирой двух хорошо известных Генке военно-рыцарских орденов. Семь с лишним веков назад немецкий епископ Альберт привел сюда двадцать три корабля с крестоносцами. Рыцари-монахи, как пауки-крестовики, расползлись по прибалтийским городам, сея разрушение и смерть. Епископ обрадовался первым успехам и создал целую монашескую армию — Орден меченосцев. Эта затея вышла епископу боком: меченосцы оказались такими разнузданными бандитами, что первого же назначенного над ними начальника — магистра — убили, а второго заточили в тюрьму. Генка был очень обрадован, узнав из книг, что в 1236 году всему этому ордену пришел каюк. Меченосцы сунулись было в Литву, но получили там по зубам: все начальники во главе с магистром были убиты, а сами монахи разбежались кто куда.

Генке была известна также дальнейшая судьба остатков Ордена меченосцев. Незадачливых вояк влили в грозный Тевтонский орден и, поселив в Ливонии, дали этому филиалу название Ливонского ордена. Ну, а уж о судьбе ливонских «псов-рыцарей» известно каждому шестикласснику, который побывал на замечательном фильме «Александр Невский». Всю историю Ледового побоища, с начала и до конца, Генка мог рассказать без запинки. Он даже как-то тайком сбегал на площадь, с которой семь веков назад отправлялись на Псков «псы-рыцари», постоял возле главного входа в знаменитую Домскую церковь и попробовал было проникнуть внутрь через этот самый главный вход, но дверь, к несчастью, оказалась запертой.

Увы, экскурсия на историческую площадь — это, пожалуй, все, что мог себе позволить Генка!

А Янка?

Что Янка?

Какое преимущество имел он в сравнении со своим другом?

А вот какое.

Все, о чем Генка читал, все эти панцири, бердыши и аркебузы Янка мог в любое время потрогать руками, а если никого не было в зале, то подержать или даже примерить.

Генке по ночам снились шлемы с опущенными забралами, а Янка как-то, улучив момент, ловко водрузил один из музейных шлемов на свою буйную голову. Правда, снимать этот головной убор пришлось с помощью Сергея Петровича, заведующего отделом средневековья, потому что дурацкий шлем сам защелкнулся на подбородке и никак не хотел расщелкиваться. Присутствующая при этом Янкина мать несколько видоизменила обряд посвящения в рыцари, стукнула сына не по плечу, а значительно ниже, и не мечом, а ладонью. Тем не менее после этого случая авторитет Янки в глазах друга заметно вырос: не каждый может похвастаться, что примерял настоящий рыцарский шлем!

Сообщив об открытии выставки и насладившись произведенным эффектом, Янка, как только учительница отвернулась, продолжал:

— Такой большой выставки еще никогда не было!.. На открытие даже иностранцы приехали… Подвалы совсем пустые стали, — все в зале висит!

— И копье Черного принца? — с волнением спросил Генка.

Янка, насколько было возможно, откинулся на парте, задрал голову и величественно проронил:

— Да! Я у мамы спрашивал.

Увидеть копье Черного принца — такова была давняя и жгучая мечта Генки. Историю этого копья Генка знал лучше, чем его друг — систему алгебраических уравнений, потому что в знаниях Янки учительница не раз отмечала пробелы, а все, что касалось копья, Генка мог отчеканить даже ночью, без запинки, с закрытыми глазами.

Копье это принадлежало сыну английского короля Эдуарда Третьего принцу Уэльскому, прозванному Черным за цвет рыцарских доспехов и оружия. К тому же выезжал этот рыцарь всегда на коне вороной масти. Если убивали одного коня, на королевской конюшне стояло несколько запасных, таких же темных, как ночь, скакунов.

Черный цвет среди простого люда всегда считался таинственным, загадочным, страшным, и поэтому личность Черного принца тоже была окружена тайной, которую он и не старался рассеять, потому что ореол таинственности был ему только на руку.

Черный принц жил в четырнадцатом веке. Вместе с отцом сражался против французов во время Столетней войны и прославился в битве при городе Кресси.

В жарких схватках бесстрашный рыцарь обломал о спины и бока французов много копий. И вот одно из них через несколько веков попало в этот самый Рижский исторический музей.

Однако, к огромному сожалению Генки, увидеть копье ему еще не удалось ни разу. Оно до сего времени лежало в «запасниках», куда вход разрешался очень немногим. Генка возмущался подобным равнодушием к исторической реликвии, но о его возмущении в вышестоящих инстанциях ничего не знали. Иначе бы копье давно было выставлено на самом видном месте.

Генка не мог произносить без возмущения и равнодушное слово «запасники».

— Во-первых, это неграмотно, — кричал он на ни в чем не повинного Янку, — такого слова даже у Даля нет, а знаешь, сколько слов в далевском словаре? Больше двухсот тысяч!.. А потом, как может в музее лежать что-нибудь «про запас»? Ведь там каждая вещь — это экспонат! А экспонаты должны находиться в залах!

— Если все старинное барахло вытащить, никаких залов не хватит, — возражал Янка. — Я сам видел, знаю… И зря ты горячишься — экспонаты не все время лежат в этих… как их там… в запасниках. Если надо, их выносят в залы.