— Эх, товарищ капитан, — сказал, бычась и зло усмехаясь, парашютист, — а нам тут о вас: «Какой Редькин смельчак»!.. Хороша смелость!

— Вижу, разболтали тебя в десанте, — сказал Редькин, прищуриваясь. — Выполнять приказание! — поднял он голос.

Парашютист дернулся, вытянулся и убежал. Долго еще покачивались кусты, указывая его след.

— Нарушили им планчик, — засмеялся Редькин. — А прийти придут. Добыча-то рядом. Легкая!

— А вдруг наши? — подумал он вслух. — Что тогда?

Репнев не ответил, он как-то обмяк от ожидания.

Минут через десять послышался треск хвороста, и парень со шрамом вывел на полянку высокого черноволосого человека со шпалой в каждой петлице комбинезона. Фуражку тот держал в руке, но, увидев поджидавших его, надел на голову.

— Васин, — представился он, подходя и улыбаясь.

— Капитан Редькин. — Редькин встал, пожал протянутую руку и какими-то отрешенно-нежными глазами оглядел командира десанта. У того на красивом черноусом лице плутала улыбка, он тоже во все глаза смотрел на Редькина.

Редькин отступил и положил руку на бинты раненой руки. Репнев подтянулся к сержанту. Десантник следил за своим командиром. Репнев шагнул. Тот взглянул на него и осклабился. Но во всей его крепкой фигуре была готовность.

— Встретились, значит? — сказал Редькин, оглядывая командира десанта.

— Встретились, товарищ Редькин, встретились, — сказал тот, хищно улыбаясь. — А я...

— Погоди, Мирошниченко, погоди! — сказал Редькин. — За тобой еще будет слово...

От этих слов командира десанта согнуло, а сержант сделал шаг вперед.

— Знаешь? — спросил шепотом Мирошниченко, он был бел, одни глаза как-то сладострастно светили из-под густых бровей.

— Знаю, — тоже полушепотом сказал Редькин, — потому и пришел!

— Знаешь — и пришел? — не слушая, спрашивал Мирошниченко. Рука его ползла к кобуре на ягодице.

Сержант завертел головой, озираясь.

— Знаю и пришел, — сказал Редькин, выдергивая из бинтов браунинг.

Мирошниченко кинулся, а Репнев упал от прыгнувшего первым сержанта. Два выстрела хлестнули в тишине.

Репнев пытался вывернуться из-под насевшего на него десантника, когда стукнул еще один выстрел и тот обмяк на нем. Сейчас же грохнули разрывы, раздался вопль атакующих и сплошной треск автоматов и пулеметов. Репнев выбрался из-под сержанта и отвалил от себя труп. Редькин стоял над Мирошниченко. Тот еще дергался у его ног.

— Аньку помнишь? — спрашивал Редькин, а с земли на него ненавидяще глядел пригвожденный «парашютист». — Помнишь Аньку мою?

— Су-ка, — выхрипел, дергаясь, Мирошниченко, — мало я вас перестрелял, перерезал...

— Мало, — сказал Редькин и выстрелил еще раз. — Видно, мало, раз сам напоролся... По всему видать, наши их там кончают, — повернул он голову к Репневу. — Айда! — Он пошел к лагерю десанта и вдруг обернулся: — Как, Шибаев, говорил операция-то называлась у Шренка?

— «Троянский конь»! — сказал Репнев.

— Мы им другого коня покажем, — сказал Редькин, — буденновской породы. Попляшет он у меня, фон Шренк этот.

На кухне тикали ходики. Полина закрывала глаза и вновь открывала их. Ей начинало казаться, что ходики все убыстряют и убыстряют темп. Настойчивое тик-так перебивало ход мыслей, упорно долбило в висок металлическими молоточками. Сначала они, как пальцы терапевта, обстукивали височную кость, потом, ускоряя удары, разрывали ткани, вот они бьют уже в мозг, их бешеный выпляс никак нельзя остановить. Они молотят, они расшибают голову: «Гес-та-по, — грохочут молоточки, — Ши-ба-ев — а-гент гес-та-по! Как ты мог-ла по-ве-рить, — безумствуют в мозгу молоточки, — те-бя про-ве-ря-ли, и ты про- бол-та-лась!»

Она стиснула голову ладонями, сожмурила глаза: раз-два-три-четыре. Что я делаю? Надо соскочить с этого конвейера. Сбить темп. Но откуда Шибаев мог знать пароль? Откуда? Его знали только она, Бергман и Коля... Может, настоящий связной попал им в руки?

Но Шибаев же сбежал вместе с Кобзевым от гестапо!.. Кобзев не взял семьи — и это куда достовернее, а Шибаев сбежал с семьей. Как это похоже на спецзадание!

Она спустила ноги с кровати и села. Так можно сойти с ума. Надо отвлечься. Сейчас уже нет выхода. Надо ждать. Выход есть. Уйти. Но Рупп. Он тогда погиб. Со всех сторон был обложен неблагонадежными... Где он? Уже пора прийти... Фон Шренк поможет ему... Шренк обещал появиться. И Притвиц. Господи, хоть эти бы... Сейчас все равно кто...

Ветер ворвался в окно, заколыхал шторы. Она вздрогнула. Нет. Никого. Померещилось. Откуда-то наплыл звук мотора. Рупп? Нет, это на шоссе.

Грохнула входная дверь. Она села, окостенев. Простучали шаги. Голова Бергмана возникла в проеме распахнутой двери. В гостиной горел свет. Он мешал ему увидеть ее в темноте.

— Полин? — позвал он низким взволнованным голосом.

— Я тут! — Она смотрела на него из тьмы. Он повернул выключатель. Лампочка слабым светом озарила комнату.

— Маленькая Полин, — сказал вздрагивающим голосом Бергман и вдруг притянул ее к себе, и она припала к его прочному плечу и зарыдала. Как хорошо, что он здесь. Но мозг, успокоившись (она с изумлением подмечала это в себе), уже ставил вопросы.

— Тебя допрашивали, Рупп?

Он, поглаживая ее горячей сильной ладонью по спине, молчал. Потом сказал, с трудом подавляя рвущиеся нотки в голосе:

— Кранц сам заехал в госпиталь. С ним был лейтенант из абвера. Расспрашивали о Ньюш и о тебе. Это не было прямым допросом.

Он все поглаживал сильно и медлительно ее спину, волна тепла и слабости захлестывала ее.

— Полин! — шепнул Бергман. — Мы только двое в обезумевшем мире. Полин...

Она услышала ходики. Боже мой! В такую минуту... С усилием она отклонилась.

— Как ты думаешь, Рупп, — она старалась говорить как можно озабоченнее, — история с Нюшей кончилась?

Бергман отодвинулся, выдохнул, чтобы установить дыхание.

— Трудно сказать что-либо определенное. Но Шренк за нас.

— Он потребовал от Кранца не класть трубки и слушал, как Кранц допрашивает меня, — сказала она, — но долго он не сможет нас поддерживать. Вернее, не будет.

— Если у Кранца появится что-нибудь новенькое... — сказал Бергман.

Голос его был тускл, и от этого все в Полине опять завибрировало страхом: «Шибаев, кто же он?»

— Куда-то исчез Иоахим, — говорил в темноте Бергман, — и это меня тревожит.

Взвизгнули тормоза. У крыльца остановился автомобиль. Грохнула дверца кабины. Они вскочили одновременно.

— Я не закрыл дверь! — пробормотал Бергман, но по дому уже грохотали шаги, и через секунду Притвиц всунул в комнату свою голову в фуражке.

— Пардон, мсье и мадам, — сказал он, — господин майор и вы, Полин, немедленно принимайте решение. Я только что от шефа. Он опять беседует с Кранцем, и тот вновь требует разрешения взять вас, Полин.

— Но что за бред? — угрюмо глядя на него, спросил Бергман. — Откуда это сумасшествие?

— Вот что, дружище, — сказал Притвиц, входя в комнату и осматриваясь в ней, — у меня есть вариант. Не знаю, насколько он вам подойдет. Весь этот ажиотаж может продлиться несколько дней. Если они не будут иметь фактов, шеф не выдаст им Полин. Я в этом убежден. Но считаю, что сейчас ее надо укрыть.