Он аккуратно сложил лист бумаги и всунул в конверт.
– Солнце садится, – сказал сержант Двоеточие.
Морковка искал сургуч.
– Это значит, что скоро ночь, – уточняя, продолжал Двоеточие.
– Да, сержант.
Двоеточие провел пальцем вокруг воротника. Кожа оставалась ярко-розовой, результат утреннего умывания с щеткой, но люди по-прежнему держались на почтительном расстоянии.
Некоторые люди рождены, чтобы командовать. Некоторые люди достигают командных постов. Остальные вынуждены подчиняться командам, и сейчас сержанта можно было смело включить в эту категорию, но он не испытывал счастья по этому поводу.
Он знал, что в любую минуту ему придется объявить о том, что настало время отправляться на патрулирование. Он не хотел идти патрулировать. Он хотел найти какое-нибудь укромный подвальчик. Но положение обязывает – если он во главе, то ему необходимо это выполнять.
Это команда не была связана с последующим одиночеством, и которая бы могла вызвать у него раздражение. Эта команда быть-зажаренным-заживо только придавала ему забот.
Он был уверен, что они немедленно должны что-нибудь предпринять с этим драконом, иначе Патриций будет весьма несчастлив. А когда Патриций был несчастлив, то он был весьма демократичен. Он находил замысловатые и болезненные пути продления, насколько возможно, этого несчастья. Ответственность, подумал сержант, ужасная вещь. Поскольку подвергает ужасным мучениям. Насколько он мог понять, два факта с ужасающей быстротой двигались навстречу друг другу.
И потому он испытал ужасное облегчение, когда маленькую кушетку вынесли с Подворья. Она была очень старая и изрядно побитая. На двери виднелся побледневший герб. На обратной стороне двери была надпись, более свежая, гласившая: Винни Если Ты Любишь Драконов.
В стороне от этого, морщась по мере спуска, шагал капитан Бодряк. Следом за ним шла женщина, известная сержанту как Чокнутая Сибил Рэмкин. И наконец, послушно прыгая в конце процессии, появился маленький…
Сержант был слишком взвинчен, чтобы принять во внимание истинные размеры.
– Я поражен! Они только ушли и уже его поймали!
Валет бросил взгляд из-за стола, стоявшего в углу, где он никак не мог понять, что невозможно играть с помощью ловкости рук и блефовать с противником, который постоянно улыбается. Библиотекарь, отвлекая внимание, пользовался преимуществом, помогая самому себе парой карт со дна колоды.
– Не будьте глупцом. Это же просто болотный дракон, – сказал Валет. – С ней все в порядке, с леди Сибил. Настоящая леди.
Оба стражника повернулись и посмотрели на него. Это был Валет, и вдобавок разговаривающий.
– Вы, двое, можете заткнуться, – сказал он. – Почему бы мне и не знать леди, если я уже знаком с одной? Она дает мне чашку чая, чашку тонкую, как бумага, и серебряную ложку впридачу, – сказал он, разговаривая в манере человека, который заглянул через плато социальных различий. – А я вернул ей назад чашку, так что можете прекратить на меня таращиться!
– Именно этим ты занят по вечерам? – сказал Двоеточие.
– Не ваше дело.
– И ты на самом деле вернул ложечку? – сказал Морковка.
– Да, черт возьми, вернул! – горячо ответил Валет.
– Внимание, парни, – сказал Двоеточие, с облегчением подымаясь.
Еще двое солдат вошли в комнату. Бодряк принял привычный вид показного смущения.
– Мой отряд, – промямлил он.
– Отличные парни, – сказала леди Рэмкин. – Старые добрые ряды и шеренги, а?
– Шеренга, так сказать, – сказал Бодряк.
Леди Рэмкин ободряюще улыбнулась. Это привело к странной толчее среди солдат. Сержант Двоеточие, определенным усилием, попытался заставить выпирать грудь дальше своего живота. Морковка вытянулся, перестав сутулиться. Валет трясся, по-солдатски приосанившись, руки по швам, большие пальцы строго вперед, голубиная грудь вздымалась так, что его ноги находились в опасности оторваться от земли.
– Я всегда думаю, что мы можем спать спокойно в наших постелях, когда эти бравые солдаты охраняют нас, – сказала леди Рэмкин, степенно шагая вдоль шеренги, как галеон с сокровищами плавно движется вперед под напором бриза. – А это кто?
Для орангутанга очень трудно стоять по стойке «смирно». Его тело может изобразить только общую идею, но шкура на это не в состоянии. Библиотекарь выполнил все наилучшим образом, стоя в конце шеренги лохматой кучей и отдавая честь самым замысловатым образом четырехфутовой лапой.
– Слишком широкие штаны, мадам, – ловко подхватил Валет. – Специальная Обезьянья Служба.
– Весьма предприимчиво. Тем не менее, весьма предприимчиво, – сказала леди Рэмкин. – Как долго вы пробыли обезьяной, мой друг?
– У-ук.
– Прекрасно.
Она повернулась к Бодряку, который недоверчиво поглядывал на нее.
– Это похвально для вас, – сказала она. – Прекрасный парень…
– У-ук.
– …Антропоид, – поправилась леди Рэмкин, слегка запнувшись.
На миг шеренга солдат испытала чувство, как будто они вернулись после покорения далекой провинции, совершенного без посторонней помощи. Они ощутили прилив духа, который вселила в них леди Рэмкин и который, без сомнения, был так далек, как крайние буквы алфавита, от их привычного состояния. Даже Библиотекарь почувствовал себя польщенным, а потому пропустил фразу «прекрасный парень» без комментариев.
Непрекращающийся шум и сильный химический запах заставили всех оглянуться.
ХорошийМальчик Котомка КаменноеПерышко присел на корточки, с невинностью ягненка, и поставил на ковре пятно, которое вскоре превратилось в дыру в полу. Несколько струек дыма курились по краям отверстия.
Леди Рэмкин вздохнула.
– Не беспокойтесь, мадам, – бодро вмешался Валет. – Это скоро будет вычищено.
– Я боюсь, что им понравится такое делать, когда они в восхищении, – сказала она.
– У вас прекрасные экземпляры, мадам, – продолжал Валет, наслаждаясь вновь обретенном опытом социального общения.
– Он не мой, – сказала она. – Он теперь принадлежит капитану. Или, возможно, всем присутствующим. Разновидность талисмана. Его зовут ХорошийМальчик Котомка КаменноеПерышко.
ХорошийМальчик Котомка КаменноеПерышко стоически перенес тяжесть своего имени и обнюхал ножку стола.
– Он так похож на моего братца Эррола, – сказал Валет. – У него такое же заостренное рыло, простите за выражение, миледи.
