Глядя мне в лицо, она улыбнулась:

— Я больше никуда не денусь, Шелл. Перестань беспокоиться.

— А кто беспокоится?

Вечером территория траммелитов выглядела иначе. Было без четверти восемь, когда Хант повернул своего «монстра» на гладкую дорожку, ведущую к ярко освещенному шатру. Я был здесь уже второй раз за последние тридцать шесть часов. Впереди и позади нас двигались другие машины. Десятки мужчин и женщин шли вдоль дороги и по траве в том же направлении, к шатру, где вчера я сражался с Траммелом и его «наставниками». До него оставалось ярдов пятьдесят, уже была хорошо слышна органная музыка в стиле джаза.

— Достаточно, Рэнди, я вылезу здесь, спасибо.

Хант съехал на обочину, притормозил.

— Ты уверен, что мне не стоит пойти с тобой?

— Уверен. Спасибо. Постараюсь сообщить обо всем, что здесь будет происходить.

Я вышел, а он развернулся и уехал.

В дополнение к черному костюму и шляпе на мне был еще черный плащ с поднятым воротником, прикрывающим лицо. Дождь не шел, люди были одеты по-разному, но некоторые тоже в плащи, так что я не должен был как-то выделяться.

Внутри шатра, на полпути к сцене, я нашел пустой стул и его оседлал. Часы показывали без пяти восемь. Вот-вот должно было начаться собрание. Пустых мест практически не осталось. По моим расчетам, тут уже присутствовало около двух тысяч человек, но внутрь продолжали протискиваться опоздавшие. По гулу и духоте могло показаться, что народу собралось значительно больше.

С левой стороны полотнище шатра было поднято, в открытом пространстве ничего не было видно, кроме темноты, но из рассказов Рэнди и Олив я знал, что ровно в восемь зажжется яркий свет и собравшиеся смогут лицезреть торжественный выход Траммела из «Комнаты истины» и не менее торжественное его появление на сцене. Однако наверняка это делалось еще и для вентиляции, поскольку от сгрудившейся здесь массы тел воздух был очень тяжелым.

Перекрывая шум голосов, звучал орган. Сверху на задней части сцены свисали серые драпировки. Это там я схватился с «наставниками».

Внезапно орган начал исполнять мелодию, по-видимому хорошо знакомую собравшимся траммелитам. Шум голосов мгновенно смолк, и я услышал мелодичное пение. На правой стороне сцены стояли примерно двадцать человек в сером и пели что-то о «Всемогущем». Это была та самая хоровая группа, в составе которой еще три ночи тому назад выступала Фелисити Гиффорд.

Однако большинство присутствующих смотрели на открытую левую сторону шатра. Я присоединился к ним и увидел, как там зажглось и стало усиливаться освещение, вырывая из темноты здание «Комнаты истины» и все пространство между ним и шатром. И тут «Всемогущий» перешагнул порог и медленными, размеренными шагами направился к нам. Его приближение было точно рассчитано. В момент, когда он вошел в шатер, прозвучала последняя нота. В полной тишине Траммел поднялся на помост по деревянным ступеням с левой стороны.

Дойдя до верхней ступени, он быстро наклонился, взял что-то с маленького столика, затем вышел на середину сцены, держа этот предмет прижатым к груди. Разглядев тянущийся за ним провод, я понял, что у него в руках переносной микрофон. В наши дни ни один руководитель секты не может обойтись без микрофона.

Траммел остановился лицом к собравшимся, поднял и вытянул ладонями вверх обе руки над головой. Одно мгновение стоял молча, затем опустил руки вдоль тела.

— Друзья мои! — произнес он. Это звучало знакомо, но к тому моменту, когда я вспомнил, где раньше слышал подобное, Траммел уже сказал: — Я вас приветствую! Добро пожаловать в обитель Всемогущего! — и продолжил бубнить дальше такие же бесцветные слова. — Мои последователи, мои соратники- траммелиты!

На нем была черная мантия. На лице застыло хищное выражение голодного сарыча. Это было видно даже с моего места. А глаза на таком отдалении, благодаря тому, что были очень близко поставлены, казались одним, случайно возникшим в центре его маленькой головки, глазным яблоком. Кустистые брови все время шевелились.

Слева от меня раздался какой-то шорох, и я заметил движущееся ко мне огромное блюдо для пожертвований, которое передавали по рядам. У меня не было денег, а кроме того, я не собирался бросать ничего в кошелку траммелитов. Поэтому передал его дальше, опустив голову, надеясь, что никто ничего не заметит и не станет на меня шипеть. Однако успел увидеть на блюде довольно много купюр, покрывавших мелочь, если только там вообще была мелочь.

Пока «Всемогущий» сообщал, что пожертвования будут использованы на завершение строительства «Дома вечности», предназначенного для того, чтобы «существовать века», я мысленно умножил среднюю сумму пожертвования на две тысячи, затем на шесть вечеров, затем на пятьдесят две недели. Получилось где-то полмиллиона долларов. После этого начал слушать Траммела внимательнее. Этот парень был большой делец.

Призыв к пожертвованиям закончился, началось главное действо. Скоро я признал, что Хант прав. Все, что говорил «Мастер», и в самом деле действовало возбуждающе.

— Похоть — это грех, уродливый человеческий грех, — неслось со сцены. — Человек вожделеет ко всему. Он вожделеет к мясу животных для своего ненасытного желудка, к женскому телу для своих мерзких чресел. Женщина, если он не расхищает твое тело руками, он оскверняет тебя, греша с тобой в своих мыслях!

В какой-то момент мелодичный и ровный голос Траммела стал резким, он начал задыхаться. Его фразы возносились и падали в испытанном временем призыве проповедника, знающего, как волновать кровь, а не мозги. Отдельные люди в толпе начали издавать вопли согласия и одобрения, выкрикивая: «О боже!», «Аминь!», «Аллилуйя!».

Я должен был согласиться, что «Всемогущий» воздействовал на свою паству здорово. Причем воздействовал на сексуальные чувства. Если бы все это было написано в книгах, которые он требовал запретить, их следовало бы запретить мгновенно.

Толстуха, сидевшая рядом со мной, бросилась к сцене с полуоткрытым ртом и с пересохшими губами, тяжело дыша. Другая женщина нервно сжимала руки.

Между тем Траммел перешел к обвинениям и обличениям. Он размахивал руками и кричал, а речь его усиливалась благодаря висевшему на груди микрофону.

— Мы призваны очистить землю! Мы должны находить грех и уничтожать его! Только тогда Царство Небесное будет нашим!

Потом было еще много, очень много давно известных эмоциональных заклинаний типа «мумбо- юмбо».

Неожиданно он покинул сцену и двинулся по левой стороне шатра, продолжая кричать и напыщенно декларировать. При этом вглядывался в лица тех, мимо кого проходил. Он шел прямо к моему ряду. Я спрятал голову чуть ли не между ног, но успел заметить, что длинный тонкий провод тянется за ним, так что ни одно его слово не остается не усиленным динамиками. «Всемогущий» обошел весь шатер, вернулся к сцене по правой стороне и снова поднялся по ступеням, подбирая за собой длинный шнур. Однако под конец, когда он сказал несколько слов о блудницах, падших женщинах и об угрозе, исходящей от них для присутствующих мужчин, одобрительный гул толпы перекрыл микрофонную речь.

Оргия закончилась песнопениями, в том числе исполнением псалма «Отверзи врата и впусти меня!» и песней, посвященной лично «Всемогущему».

После этого «Мастер» призвал страдающих какими-либо недугами подняться на сцену. Сначала я не понял, что он имел в виду, но потом я увидел мужчину на костылях, женщину в инвалидной коляске, слепого, прокладывающего себе путь с помощью палочки, и, наконец, молодого человека с лицом усеянным прыщами. Всего их было человек двенадцать.

Выстроив их на сцене, Траммел походил перед ними, восклицая, что исцеляющая сила заключена в его правой руке, обещая помочь каждому. Затем провел этой рукой по лицу прыщавого юноши. Прыщи не