– Открыть глаза пошире надо бы и ничего не пропустить, себе назло, себе на пагубу быстрее, дальше, глубже плыть... и лечь на дно подводной лодкою и стать бесшумною как тень... и верить, что в глубины топкие прорвется луч... и вспыхнет день...

Когда она, завернутая по горло в огромное, как простыня, полотенце, вышла наконец на сушу, Серый уже колдовал над кофе. Хотя что там было колдовать? Кофе растворимый, чайник электрический, сахар кусковой, стаканы граненые, а вода и тем паче – дармовая. Но все, что бы Серый ни делал руками, производило на Ленку неизгладимое и ни с чем не сравнимое впечатление. Ему удавалось превратить в настоящее искусство даже пустячный процесс приготовления обыкновенного бутерброда. Правда, сам Серый вряд ли отдавал себе отчет в том, какой эффект он производит, но Ленке это не мешало тихо шалеть от его отточенной уверенности и непонятно откуда взявшегося аристократизма.

– Который час? – спросила она, машинально взяв со стола бутерброд, состоящий из крекера и сыра.

– Седьмой, – коротко ответил Серый.

– Еще так рано?

– Кому как.

– Ты выспался? – заботливо поинтересовалась Ленка.

– Еще бы.

– Хороша я вчера была, да?

– Хороша.

Разговор напоминал утреннюю ленивую перепалку двух супругов, недавно справивших серебряную свадьбу.

– Прости меня, – виновато улыбнулась Ленка.

– За что?

– За вчерашнее.

– Мне не за что тебя прощать.

– Нет, есть, – настаивала Ленка.

– Давно ты так пьешь? – задал вопрос Серый, размешивая в ее стакане сахар.

– Не очень.

– Есть повод?

– Есть.

– И как его зовут?

– Что ты имеешь в виду?

– Но не на ровном же месте ты так...

– Типа, очередная несчастная любовь?

– Типа, да.

– Не дождетесь! – Ленка неожиданно схватила со стола нераспечатанную пачку сигарет и запустила ею в Серого.

Он поймал ее на лету и, словно еще не веря своей удаче, преувеличенно аккуратно вернул целую и невредимую пачку на стол. Ленка никак не прокомментировала его явные жонглерские способности, но зато сразу вся как-то сникла и почти равнодушно спросила:

– Ты все еще куришь?

– Практически нет.

– Как сердце?

– Ничего.

– Как здорово мы здесь встретились, правда?

– Да.

Они еще какое-то время перекидывались ничего не значащими фразами, а потом молча принялись за кофе.

За окном стало заметно светлее. Послышался легкий, словно мышиная возня, шорох, и вскоре первые крупные капли дождя медленно заскользили по стеклу.

Ленка прервала молчание:

– Отчего ты мне никогда не позвонишь?

– А ты бы этого хотела?

– Почему бы и нет?

– Не знаю, не думал об этом.

– Мы могли дружить. – Ленка притворно закашлялась и, прикрыв рукой улыбку, прямо посмотрела ему в глаза.

– Ты веришь в дружбу между мужчиной и женщиной? – совсем уж по-глупому спросил он.

– Верю! – гордо сказала она и добавила: – Особенно после золотого гвоздя.

– Какого гвоздя? – не понял Серый.

– Книжки читать надо, – усмехнулась Ленка. – У Андре Моруа в «Письмах незнакомке» есть такое понятие – золотой гвоздь дружбы. Им скрепляют длительные, сползающие в любовь отношения мужчины и женщины, которые этой самой любви боятся как огня.

– А поподробней можно? – заинтересовался Серый.

– Ну трахнуться им надо один разок, понимаешь? – занервничала Ленка. – Забить, так сказать, этот чертов гвоздь дружбы, чтоб снять вопрос взаимного томления навсегда.

– Что-то больно мудрено получается, – засомневался Серый, – а вдруг им потом захочется вбить второй гвоздь дружбы, а потом третий, четвертый, сотый...

– Тебе же не захотелось? – Ленка скривила губы в подобие улыбки и тут же отвернулась к окну.

– Так разве у нас дружба была?

– А что тогда у нас было?

Серый взял со стола сигаретную пачку, распечатал ее и с наслаждением втянул носом воздух.

– Что хорошо французу, то русскому – смерть, – произнес он и, не выдержав, выцарапал одну сигарету.

– Ты мне не ответил! – настаивала Ленка.

Он глубоко затянулся, выдохнул и сразу сделал вторую, еще более глубокую затяжку.

– У русских дружба между мужчиной и женщиной возможна только после полной и окончательной капитуляции любви, – сказал Серый, – а если еще хоть что-то теплится, то лучше и не начинать.

Он хотел что-то еще добавить, но вдруг закашлялся чахоточно, махнул рукой и тут же с силой раздавил окурок в пепельнице.

Ленка помолчала, обдумывая услышанное, и наконец ее осенило:

– И поэтому ты мне не звонишь?

Серый пожал плечами.

Ленка вышла из-за стола и тяжело опустилась в кресло.

– Как, ты говоришь, его зовут? – нарушил тишину Серый.

Ленка усмехнулась и тоже потянулась за сигаретой.

Так я тебе и сказала, подумала она. Мой хитренький, мой серенький волчок, ни к чему тебе это знать. Все равно ты меня не поймешь. А заодно и нас, похитителей книг.

Ленка открыла книгу и прочитала: «Прекрасной Елене от Казанца. 5 сентября». И сердечко нарисовано – типа «Люблю».

Врешь ты все, дружок, не поверила Ленка. Врешь и не краснеешь. Любишь ты ту, которой посвятил эту свою «Фуфайку». А я так, никто и никак, пробегала мимо твоей случайной славы. Нет, конечно, слава не бывает случайной, или, скажем, незаслуженной. Чем-то ты за это заплатил, чем-то поступился, от чего-то отказался, чем-то, не побоюсь этого слова, пожертвовал. И вот ты, слава богу, там, а я, как обычно, здесь.

Симпатичная книжечка, черное на белом. Или белое на черном? Один день из жизни фуфайки – надо же