– Двадцать девять, – честно ответила Ленка.

– Тю-ю-ю-ю, – присвистнул продюсер, которому самому было в то время глубоко за пятьдесят, – так вы же совсем уже старушка!

Ленка растерялась и быстро повесила трубку, как будто ее поймали на мелкой подлости или воровстве.

Она подошла к зеркалу и внимательно на себя посмотрела. Неужели он прав и я и вправду старуха? Слезы брызнули из глаз резко, неожиданно. Как у клоуна, подумала Ленка. Точно внутри кто-то сжал невидимый резиновый баллончик с водопроводной водой. Она осторожно надавила пальцами на веки, и остатки слез отступили обратно внутрь. Потом вернулась к телефону, снова набрала номер продюсера и высоким звенящим голосом бодро так заявила:

– Послушайте, юноша, я же вам не себя предлагаю, а свои песни. Я даже денег у вас не прошу, а просто хочу помочь вам их заработать.

– Ха-ха-ха, – заржал продюсер, – напомните мне ваш телефон, я буду вас иметь... В смысле, в виду.

– Да пошел ты, козел! – не выдержала Ленка. – Имей лучше своих мальчиков!

И бросила трубку.

Так что «опыт – сын ошибок трудных» в преодолении возрастных границ успел уже в ней накопиться и затвердеть.

Ленка очнулась от своих мыслей и еще внимательнее посмотрела на Эдика. Невысокий, коренастый, волосы черные, густые, с ранней сединой на висках. Довольно угрюмый тип. Но стоило ему вдруг улыбнуться, как все окружающие сразу понимали, что счастье есть, его не может не быть, стоит только руку протянуть – и все у тебя будет.

Эдик, почувствовав ее изучающий взгляд, отвлекся от интимного разговора с Курочкиной и вопросительно посмотрел на Ленку.

Как она его не разглядела раньше? Любая баба наверняка сразу же разомлела бы от одной его улыбки и, согнув колено в реверансе, так бы и шла за ним, приседая, на самый край земли. Сама Ленка, ввиду незаживающей сердечной раны, никак не могла представить себя лицом заинтересованным, но вот если бы Курочкина была поумнее и сосредоточилась конкретно на Эдике, а не стреляла глазами по сторонам, то вполне могла бы надеяться на успех.

Однако ее соседка особым умом не блистала, и по той перемене, которая появилось в ее и без того возбужденном поведении, Ленка поняла, что на Любкином давно не паханном поле появились новые игроки.

Ленка не поленилась повернуться и сразу увидела Серого.

Ну наконец-то, обрадовалась она, хоть одно родное лицо. Серый стоял к ней в пол-оборота и не мог ее видеть. Опираясь на барную стойку, он всматривался в темноту и явно не замечал импульсов, посылаемых ему неожиданно оживившейся буфетчицей.

– Ой, поглядите, какого к нам интересного мужчину занесло! – воскликнула Курочкина так громко, что не услышать ее было невозможно.

И по тому, как Серый еле заметно шевельнул плечом, Ленка поняла, что он догадался, к кому обращен этот крик души, но почему-то не нашел нужным каким-либо образом на него отреагировать.

Тогда Ленка сама решила привлечь его внимание, оправдывая себя тем, что просто делает приятное Курочкиной.

– Сергей Алексеевич, идите к нам! – произнесла не напрягая голоса, но так, чтобы он ее услышал.

На этот раз Серый обернулся, издалека махнул ей рукой и сразу направился к их столику. Поздоровался со всеми, поцеловал Ленкину вялую руку и, приняв настойчивое приглашение Курочкиной, присоединился к их компании.

Любка тут же решила окончательно и бесповоротно исключить Ленку из конкурентной борьбы и яростно заметалась между двумя воротами, не зная, с которых начать атаку. В одних стоял молодой и веселый вратарь, и всем-то он был хорош, но внутреннее чутье подсказывало Курочкиной, что Эдик совершенно не перспективен для длительных интеллигентных отношений, плавно переходящих в брак.

Другой голкипер был, мягко говоря, уже не первой свежести, зато как две капли воды похож на одного очень знаменитого режиссера. А если тот в свои неполные семьдесят лет сумел родить двоих детей, то и этот, принимая во внимание типаж, еще в состоянии не только произвести на свет красивое, как мама, и умное, как папа, потомство, но и, судя по дорогим часам и общему неслабому прикиду, обеспечить их на всю оставшуюся жизнь.

Курочкина тут же представила себя звездой телеэкрана в рейтинговой передаче «Готовим дома. На Рублевском шоссе». На джипе последней модели она подъезжает к самому дорогому супермаркету, достает золотую «Master Card» и покупает там все, что ее душенька пожелает. А душенька у Курочкиной не дура, она-то точно знает толк в еде. Голодное детство, лишенное витаминов отрочество и страдающая неуемным аппетитом юность дают о себе знать до сих пор. А потому и норвежская семужка, и парная свининка, и дальневосточные крабики, да и всякая другая милая сердцу чепуха всегда найдет свой уголок в Любкиной необъятной корзине.

А вот мы уже и дома. Курочкина видит себя в коротком белом передничке, а под ним – буквально ничего! Она лукаво улыбается и начинает ловко так жонглировать скользкими щупальцами осьминогов, толстыми омаровыми клешнями и пушистыми ушами кроликов. Прямо в воздухе все это само собой крошится, месится, потрошится и – ах да! – обязательно взвешивается. Курочкина эротично наклоняется и достает из-под стола антикварные весы. Оттопырив пухлые пальчики, она ставит на чашу гирьку за гирькой и с маниакальной точностью фармацевта взвешивает все ранее подготовленные ингредиенты. И чтоб, не дай бог, ни лишнего грамма! И, уж конечно, никакого ненужного полета фантазии!

Интересно, подумала Курочкина, она и в постели будет обязана оставаться такой же знойной аккуратисткой? Никаких тебе экспериментов, опытов, излишеств, все скучно и точно по рецепту. Войдите, пожалуйста, но только на четырнадцать сантиметров и с отклонением влево не больше чем на девять с половиной градусов, и чтоб было произведено ровно две тысячи четыреста две фрикции – тогда только будет гарантия, что ровно через сорок минут все обязательно вскипит и даже выльется.

Курочкина поскучнела. Весь этот так называемый процесс приготовления пищи, который по скорости монтажа мог бы соперничать лишь с увлекательной охотой на блох, начисто отбил у нее аппетит. А что делать? Придется, видимо, чем-то пожертвовать.

Порой, сидя в одиночестве на своей затрапезной кухне, Курочкина тщательно подсчитывала, сколько денег уходит у настоящей героини передачи на скромный замор червячка, и редко когда той удавалось уложиться в размер пенсии Любкиной матери, проработавшей сорок лет на вредном производстве. При всем том Курочкина понимала, что нехорошо считать чужие деньги, причем на редкость честно заработанные, но ничего не могла с собой поделать.

Поток сознания не помешал Курочкиной придвинуться поближе к Серому. Любка притянула к своим близоруким глазам его слабо сопротивляющуюся руку и начала свою нехитрую атаку:

– Какая интересная рука!

Серый громко расхохотался и с нескрываемым интересом посмотрел на Курочкину:

– Неужели я еще могу на что-то надеяться?

– Ну что вы! – засуетилась Курочкина. – У нас, то есть у вас, все еще впереди!

– Прекрасный тост! – поддержал ее Серый и, оглядев заметно оскудевший стол, поинтересовался: – Только вот что вы будете пить?

– Шампанское! – прокричала Курочкина.

– Коньяк, – попросила Ленка.

Эдик отвел глаза в сторону и скромно промолчал.

Серый встал и направился к бару. Ленка оглянулась и из-за его спины увидела барменшу, зазывно расплескавшую по барной стойке свою необъятную амебоподобную грудь. Тетка делала какие-то неуверенные па руками и застенчиво улыбалась. Против ненавязчивого обаяния Серого и в столице редко кто мог устоять, а провинциальные барышни не просто под ноги падали, но и сами укладывались в ящики.

Что я чувствую, задавала себе привычный вопрос Ленка и привычно же не находила на него ответа.