Москва – Нижний Новгород, 1880 год,

из писем Антонины Карамзиной

«Николка! Случилось невероятное! Сегодня случилось великое событие! Но слушай по порядку.

– Все оказалось проще, чем я думал, – усмехнувшись, сказал он. – Все дело в форме и материале, в самом деле так. Здесь все расчеты плотности предполагаемой материи. Пока ее еще не существует. Нам даже трудно представить себе эту ткань. Она… она легче воздуха! И у нее есть странное свойство: она способна вбирать в себя всю воздушную сокрытую энергию. Летательный аппарат, который я мечтаю построить, будет подталкиваться энергией сжигаемого пороха. Ткань, которую я придумал, будет извлекать электрические разряды из самого воздуха. Это ведь только кажется, что он пуст и бесцветен. На самом деле в нем присутствуют некие заряженные частицы. Но нет вещества, способного дать им заряд. Если кому-то удастся воплотить в жизнь мои планы, мои расчеты, создать такую материю, о какой я мечтал, то энергия воздуха будет служить людям.

Он еще что-то говорил, говорил долго…

– Вы не понимаете меня, – сказал он наконец, глядя на меня насмешливо.

– Не понимаю ничего! – счастливо хохоча, призналась я.

– Ну и ладно, – махнул он рукой. – Не только вы, никто пока ничего не поймет. Да и неважно. Это так, безделка! То ли дело мой проект воздухоплавательного прибора! Нет, вы только послушайте: в цилиндре А, имеющем в нижнем дне отверстие С, устанавливается по оси ближе к верхнему дну пороховая свеча К (так я буду называть цилиндрики из спрессованного пороха). Цилиндр А посредством стоек N прикреплен к средней части платформы R, на которой должен стоять воздухоплаватель… Представим теперь, что свеча К зажжена. Через очень короткий промежуток времени цилиндр А наполнится горючими газами, часть которых давит на верхнее дно цилиндра, и если это давление превосходит вес цилиндра, платформы и воздухоплавателя, то прибор должен подняться вверх… Неужели и этого не понимаете?!

– Ни слова.

Он снова махнул рукой.

– Тут еще много работать. Я пойду. Надо думать. Прощайте, Антон.

– Почему «прощайте», а не «до свиданья»? – встревожилась я.

– Завтра уезжаю в Петербург. Пора. Ждут дела. Ждут друзья.

Я остолбенела.

– Антон, слушайте, – сказал Кибальчич. – Забудьте меня. Я же сказал вам – я не умею думать о женщинах. Я вообще дурак какой-то, когда речь идет о людях, о еде… Знаете, собралось как-то несколько наших, и все были голодны. Мне поручили принести съестного. После долгих поисков принес… красной смородины. Больше ничего так и не придумал. Меня на смех подняли. Я и сам не знаю, почему купил смородину. У меня голова о еде и прочем, обыденном… не думает. И о вас не думает. Вам я формулу подарил. Что хотите, то с ней и делайте.

И он ушел.

Николка, признаюсь тебе, я немного поплакала. Уже второй раз я плакала об этом человеке. Мне казалось, я умру от горя, хотя умом я понимала: жизнь с ним была бы моим несчастьем. Он и вправду отдал мне больше, чем мог отдать любой другой мужчина. От другого я получила бы в лучшем случае только сердце. Он отдал мне плод своего холодного, гениального разума.

Что я могла сделать в ответ?

Я пошла к «Ковру-самолету» и долго смотрела на почти законченное полотно. Фигура Ивана-царевича, великолепная жар-птица, весь окружающий пейзаж, совы, которые своей зловещей красотой и таинственностью будоражили мое воображение до ночных кошмаров, – все было закончено. Только сам ковер с аккуратно вырисованными на нем подмалевками моей рукой еще не был написан. В.М. сказал, что придет к полудню и завершит работу.

Я смотрела на ковер. Какая небывалая легкость в его очертаниях! Легко вообразить, что он сделан из нового материала, что сила его полета кроется в волшебных нитях, из которых он соткан. Нет, не волшебные слова и заклинания, о которых думала я, когда подбирала и выстраивала узор древних рун, дали ему эту силу. Формула. Строгая, холодная формула.