Поток его красноречия был неиссякаем, и второй Нико обильно и с наслаждением посыпал солью мою рану. Внезапно мой затылок обдало холодом, а душа ушла в пятки. Я хотел обернуться, но моя шея одеревенела. Я скорее угадал, чем увидел, что посреди комнаты стоит покойный родитель и потрясает в воздухе иссохшими желтыми кулаками…

Я очнулся в полночь, весь в испарине, с затекшей спиной и ногами. Оказывается, я уснул, сидя в кресле у постели Анны, и во сне ко мне приходил отец. Он укорял меня и взывал к моей совести. А когда я вытащил из кармана бубнового туза и показал ему, отец тотчас исчез…

Анна неделю прометалась в горячке. Я боялся вызывать к ней врача, чтобы ее не упекли в психушку, и ухаживал за ней сам, на свой страх и риск. Давал успокоительное питье, прикладывал к ее пылающему лбу компрессы, кормил куриным бульоном. Я был близок к отчаянию, но к вечеру шестого дня наступило облегчение.

Детективу я дал отбой до тех пор, пока я нахожусь рядом с Анной. Матери я сказал, что приятель пригласил меня на несколько дней за город на рыбалку. Она всплакнула.

– Ты что-то скрываешь от меня, сын…

– Не говори ерунды! – сдерживая раздражение, возразил я. – Ты же сама советовала мне отдохнуть. Что я скрываю, по-твоему? Порнографические журналы в ящике письменного стола? Так я уже вышел из детского возраста.

– Жениться тебе пора, Нико. Мужчина должен иметь семью. Хватит ходить в холостяках.

– Я еще не нагулялся, ма. Договорись с Лизой, пусть она поживет у нас до моего возвращения. Заплатим ей по удвоенному тарифу.

– Хорошо.

Я боялся, что матери станет плохо, и некому будет подать ей лекарство или вызвать «неотложку». К счастью, Лиза согласилась приглядывать за ней.

Матушка молча вздыхала в трубку, потом взяла с меня обещание звонить хотя бы раз в день и пожелала приятного отдыха.

На восьмой день Анна выглядела уже вполне здоровой. Она побледнела и осунулась, но бледность и худоба не портили ее. Наоборот, придавали ее облику некий аристократизм. В ней почти ничего не осталось от неуклюжей деревенщины, которая встретила меня в Старом Крыму. С новым лицом и золотой шевелюрой она могла претендовать на особу королевской крови. Ее бы подучить хорошим манерам.

Однако манеры Анны, следом за внешностью, заметно улучшились. Она была неподражаема, когда пыталась вести себя по-светски. Не без огрехов, зато с энтузиазмом, которого я раньше не замечал.

Похоже, она забыла, что предшествовало ее болезни, и пытливо поглядывала на меня, ожидая объяснений. Я не собирался их давать. Я старался быть примерным братом, подавляя в себе мужское начало.

– Ты ничего не помнишь? – как бы невзначай обронил я.

– А что-то было?

Хитрюга. Лиса Алиса, к тому же рыжая. Не исключено, что ее память в порядке, ей просто выгодно прикидываться.

Итак, она давала мне шанс на вторую попытку. Надо признаться, она не дура, эта Анна-Жанна. Дура бы не провернула авантюру с ожерельем стоимостью в бюджет целого королевства. Поразительно, как ей удалось ускользнуть от всех и вся, умереть, воскреснуть, снова умереть… и снова воскреснуть?!

«Тебя заносит, – осадил меня второй Нико. – Притормози, дружище, иначе кончишь в одной палате с этой златокудрой милашкой!»

– Послушай, Анна… то есть прости… Жанна…

Она и глазом не моргнула. Как будто ее с пеленок так называли.

– Я тут хотел сделать тебе сюрприз, пока ты болела, – робко продолжил я, наблюдая за ее реакцией. Она еще не окрепла, и повторный припадок мог оказаться для нее роковым.

– Да? – простодушно улыбнулась сестра. – Какой же?

– Заказать новую раму для твоей любимой картины.

Я сделал выразительный жест в сторону «Шулера» и осведомился:

– Сколько, по-твоему, лет этой копии?

– Ну не знаю… полотно принадлежало еще моей бабушке…

– …а той оно могло перейти по наследству от ее бабушки? – подхватил я.

– Я никогда не спрашивала маму об этом.

Зачем она лгала? Я не сомневался, что картина каким-то образом связана с ее тайной. Хотелось бы понять, каким.

– Полотно напоминает тебе о детстве? – с напускной наивностью предположил я.

Анна нахмурилась.

– У меня было ужасное детство… я мечтаю забыть о нем.

– Ты не ладила с матерью?

– Я росла без отца… без денег, без подружек. Вместо того чтобы гулять и развлекаться, я помогала матери собирать и заготавливать травы для ее работы. Новые вещи мне покупали лишь тогда, когда старые изнашивались до дыр. Тебе этого не понять, – усмехнулась она. – Ты родился баловнем и привык получать все, что хотел.

Мы уходили от заданной темы, и я спохватился.

– Поэтому у картины более чем скромная рама?

– Видимо, нищета издавна преследовала нашу семью. Вернее, семью моей матери, – поправилась она, задержав взгляд на моих швейцарских часах из белого золота.

– Мне повезло, – согласно кивнул я. – А Господь повелел делиться. Поедем в магазин, и ты сама выберешь любой достойный багет для семейной реликвии. Полотно возьмем с собой. Там же квалифицированный эксперт определит истинный возраст картины, а возможно, и художника, который сделал копию.

Она подавила растерянность и ослабевшим голосом вымолвила:

– Не сейчас, Коля… я не смогу. У меня кружится голова… и ноги подкашиваются от слабости.

В ее словах была доля правды.

– А кто предлагает идти пешком? – не отступал я. – Нас машина повезет.

– Все равно не смогу…

Я кивнул, подошел к полотну и принялся внимательно разглядывать его. Анна съежилась и замерла в ожидании. Она готовилась отразить мою новую атаку.

– Ну, тогда я сам отвезу картину в магазин, покажу экспертам и заменю рамку. Ты доверяешь моему вкусу?

– Нет! – вскрикнула сестра.

– Не доверяешь мне? – обиженно изумился я. – Кажется, я выполнил все, что обещал. И готов и в дальнейшем оказывать тебе помощь.

– Да, я очень благодарна тебе, – торопливо пробормотала она. – Но… я не хочу трогать картину. Пусть висит в той рамке, к которой я привыкла.

– Это тоже часть памяти?

– Милый братец… – ее губы сложились в судорожную улыбку. – Ты так добр ко мне… ты же все понимаешь, правда?

– Правда, – кивнул я. – Я немного разбираюсь в живописи.

– Как всякий культурный человек?

Этой репликой Анна показала, что помнит каждую подробность нашего знакомства.

«В тот день ты не довел ее до припадка, дружище, – не преминул съязвить второй Нико. – Поэтому ее рассудок работал в обычном режиме. Он отключается только в моменты сильного перегруза. Остерегайся таких моментов и не провоцируй их».

Я не прислушался к его совету и глубокомысленно заявил:

– Как культурный человек, могу сказать, что этому полотну не более года, от силы двух.

Анна как будто пропустила мое заключение мимо ушей. Она ничего не сказала в ответ, не кинулась