Мы молча разошлись по своим комнатам. Матушка – с немым укором в душе, я – с немым протестом.

Закрыв дверь, я прилег на диван, не раздеваясь, и посмотрел на часы. Через несколько минут мне должен позвонить детектив.

Он оказался точен.

– Здравствуй, Илья, – опередил я его приветствие. – Есть новости?

– Ездил в Артек, как вы просили, – доложил он. – Лагерь работает…

– Что по нашему делу? – перебил я.

– Нашел «Чертов домик». Одна милая девушка согласилась быть моим гидом, показала мне бывшие хоромы Миледи. Обычное одноэтажное здание за каменным забором, вокруг кипарисы, плющ по камням вьется. Тут у них в ходу целая легенда о Белой Даме. Якобы в окрестностях «Чертова домика» обитает привидение женщины в пышном белом платье, которое пугает и детей, и взрослых. Кто ее увидит, тому не повезет. Заболеет, или кошмары начнут сниться. Сказки, разумеется! Но детишки в восхищении.

– В «Чертовом домике» действительно проживала Жанна де Ламотт?

– Не исключено, что проживала, – ответил сыщик. – Но не до самой смерти, как здесь твердят. И вряд ли графиня, будучи уже в преклонном возрасте, возглавляла шайку контрабандистов. Туристам говорят, что она заправляла местными головорезами, через ее руки проходили большие ценности, а в ее карманах оседали баснословные средства. Мол, в домике предводительницы бандитов каждую ночь горели свечи, туда заходили подозрительные личности, которые далеко не всегда выходили обратно. Там чуть ли не подземный ход прорублен контрабандистами. За это-де местные жители и прозвали домик «чертовым», – за чертовщину, которая в нем творилась. Чушь и бредни! Утверждение, что Ламотт, то бишь графиня де Гаше, скакала по горным тропам верхом с пистолетами за поясом, тоже не выдерживает критики. Существует еще одна версия ее смерти: упала с лошади и зашиблась насмерть.

– У нее, как у кошки, много смертей… – пробормотал я.

Томашин с присущей ему обстоятельностью меня поправил:

– У кошки много жизней.

– Одно другому не мешает, – нервно усмехнулся я, почему-то думая об Анне.

– По артековской легенде, перед смертью графиня-миледи закопала в землю свое золото и драгоценности.

– Выручку от контрабанды, – ввернул я.

– Ну да, – засмеялся детектив. – И «синюю шкатулку» с бриллиантами.

– «Синюю шкатулку»?

– Эта шкатулка не дает покоя здешним кладоискателям. Только не верю я в закопанный во дворе «Чертова домика» клад.

– Скептик ты, Илья.

– Есть немного, – согласился он.

– Где же могила французской графини?

– Похоже, в Старом Крыму. Правда, она не сохранилась. Краевед, с которым я подружился, утверждает, что Жанну де Ламотт похоронили на армяно-католическом кладбище. Когда-то оно примыкало к церкви, которая сейчас разрушена. Позже по кладбищу проложили автомобильную трассу, и останки графини якобы покоятся под ней.

– А надгробная плита была?

– Судя по всему, была. Впервые ее будто бы отыскали в 1913 году и даже сфотографировали.

– Можно ли раздобыть этот снимок? – загорелся я.

– Он пропал бесследно, – разочаровал меня Томашин. – Вероятно, сгорел во время революции или гражданской войны. Словом, нет его. Остались описания плиты, но я не поручусь за их достоверность. По слухам, графиня сама заказала себе надгробие еще при жизни. Там был выбит крест, какой-то сложный вензель в стиле рококо и ваза с грубым орнаментом.

– Без надписи?

– Про надпись ничего с уверенностью сказать нельзя. В этой истории сплошные белые пятна.

– Это все?

– Почти. Краевед утверждает, что могилой загадочной графини еще в конце девятнадцатого века заинтересовался некий господин Луи-Алексис Бертрен, француз по происхождению, а по профессии – инженер по строительству железных дорог. Он приехал в Крым по работе и воспользовался случаем посетить кладбище, где похоронили де Гаше. Ему вызвался помочь армянский дьякон. Вместе они дотемна бродили по заросшему сорняками кладбищу, но искомую надгробную плиту не обнаружили. Сам Бертрен писал в своих воспоминаниях, что надписи на могилах были уничтожены дождями и постоянными морскими ветрами из Феодосии, которые дуют на плоскогорье. Только на нескольких плитах под слоем мха удалось разобрать буквы и даты.

– И что же? – не утерпел я.

– Неувязочка выходит, – вздохнул детектив. – Если уже тогда надгробные изображения и надписи были практически стерты, то как их могли видеть позже, в 1913 году?

Я молчал, обдумывая его слова.

– Какая же плита попала на снимок 1913 года? – недоумевал он. – Это могла быть фальшивка. Но и она исчезла. В последний раз плиту видели в конце тридцатых годов. Время лихое, сами знаете. Людей другое занимало: как бы на Колыму не загреметь или того хуже, под расстрел не попасть.

– Ну да…

Он говорил, я слушал. Ни одной толковой идеи в голову не пришло. Черные копатели искали могилу и обломались. Это подтвердил Сим. В это же уперся посланный мной в Крым частный сыщик. На что я надеялся?

– Как насчет домика, в котором доживала последние годы и скончалась графиня де Гаше? – вяло осведомился я.

– Он давно разрушен. Никто не может точно указать место, где он находился. Кстати, забавная подробность: странная француженка одевалась и раздевалась в запертой комнате. Принимая ванну, она не подпускала к себе служанок. То же табу касалось и докторов. Госпожа де Гаше не обращалась к врачам! Ни под каким предлогом! Догадываетесь, почему?

Я замялся, вспомнив шрам под ключицей Анны.

– Она тщательно скрывала клеймо, поставленное ей палачом на Гревской площади, – ответил за меня Томашин. – Вероятно, она пыталась его вывести всяческими способами, но потерпела неудачу. Никто не должен был видеть знака, уличающего Жанну де Ламотт. Домысли и сплетни остаются домыслами и сплетнями, пока нет прямых доказательств. Графиня де Гаше запретила раздевать и обмывать себя даже после смерти и приказала похоронить ее в той одежде, в которой она скончалась. Говорят, пожилая армянка, которая выполняла в доме грязную работу, ослушалась госпожи и все-таки обмыла ее…

– Можешь не продолжать, – оборвал я сыщика.

Вытравить след от клейма в те времена не представлялось возможным. Он был на теле покойницы, и служанка его видела. Шила в мешке не утаишь.

В этот момент скрипнула дверь, я торопливо вскочил и выглянул из комнаты, чуть не сбив с ног собственную родительницу в ночном пеньюаре и стаканом в руке.

– Боже! Нико! – отшатнулась она. – Ты еще не спишь?

– Ты подслушивала?

– Я ходила за водой, – с оскорбленной миной промолвила она. – Хотела принять снотворное.

– И по дороге заглянула ко мне?

Матушка решила не отрицать очевидного.

– Я услышала твой голос… и подумала, что тебе нехорошо, – призналась она. – Ты разговаривал сам с собой. Это ненормально, сынок.

– Я говорю по телефону. Вот, видишь?

Я показал ей мобильник в руке. В трубке звучали гудки. Похоже, я машинально нажал на кнопку отбоя…

В сущности, детектив не узнал в Крыму ничего нового, за исключением