«цене» я перегнал вертолет «Ми-24». Интересно, какие неопровержимые доказательства должен будет предъявить охотник на меня? Не иначе как мою холодную башку. Там сличат и искривленный нос, и коронки в верхней челюсти.

– Для меня все это – дело прошлое, – произнес «уважаемый», кивнув на листовку. – А для тебя?

– А что я? Да я еще молодой мужик. Пожить хочется, уважаемый. Не в бараке и не в общаге... Одним словом, хочу заработать приличные деньги. Все, что умею – стрелять, устраивать засады, обходить их, – ответил я.

– А как же присяга?

– Никак. Повторяю: теперь я работаю только за деньги.

– Оружие в Чечню готов переправить?

– Это нет! – произнес я тем же спокойным голосом. – Мне ваши люди другое дело предлагали.

– Значит, против своих не пойдешь?

– Хватит войны, уважаемый. Доставить в сохранности ваш товар – это по мне. Коммерция.

– Сколько с тобой людей?

– А сколько нужно?

На некоторое время в помещении воцарилась тишина.

– Может, и одного тебя хватит, – произнес наконец Артур. – Выкупим тебя у твоего бугра, этого Михаила Григорича.

– Что значит выкупим?

– Ай, обиделся?! Не купим. Напрокат возьмем, – усмехнулся Артур. – Сейчас пойдешь в верхнюю комнату, отдохнешь. Можешь телевизор посмотреть, видик... Эротику, порнографию любишь? Или боевик?

Ни того, ни другого, ни третьего смотреть сейчас не хотелось. Я просто включил телевизор, произвольно нажав кнопку на пульте. Там была передача «Окна». Ведущий Дима Нагиев блестяще иронизировал над «гостем передачи», супруга которого только что сообщила, что ее муж спит в одной постели с чучелом крокодила.

– Какого именно? Каймана или аллигатора? – интересовался Дима.

Незадачливые супруги лишь развели руками.

– Впрочем, зачем спрашивать? – продолжал Дима. – Сейчас мы сами легко это выясним – чучело в студию!

Крокодилы меня не интересовали, поэтому я переключил канал на новости. Там была традиционная трепотня о налаживающемся мирном процессе... Как этот «уважаемый» меня поддел. Насчет присяги. Интересно, он на самом деле иностранец? Его короткая фраза заставила меня в который раз окунуться в не самые приятные воспоминания.

Принятие присяги – это священное событие в жизни каждого военного человека. Вот и клялись эти люди (в их числе и я) оберегать государство по имени СССР, «не щадя крови и самой жизни». Ну а жизнь эта повернулась так, что дегенераты (по недоразумению именующие себя политиками) это государство развалили, а служивые поневоле оказались в роли «клятвопреступников». Вновь всплывает в памяти постыдная сцена 92-го года. Я новоиспеченный старший лейтенант, рядом вечный майор Яков Максимович. Возвращаемся из арбатского ведомства, пешком шагаем по столице, так как оба давно здесь не были. И вот не доходя до Музея Ленина...

– Офицеры! Спасите Отечество!

Это к нам. К нам взывают бабушки в куцых пальтишках и немногочисленные мужички с самодельными транспарантами в руках. Но мы проходим мимо, пряча при этом глаза. Проходим мимо бабушек, пацанов каких-то, девчонок с плакатами «Хотим есть!». Останавливаемся лишь у залихватского баяниста, который лихо наяривает на инструменте и поставленным голосом поет на известный народный мотив:

Баян зазвучал злее, а сам баянист уже не пел, а проговаривал такие слова:

Такой вот невеселый образчик народного творчества. Послушали мы с Чабаном, дальше пошли. Ничего не скажешь, новые песни жизнь сложила. Жизнь начала и середины девяностых... Песни старые, слова новые, как в гимне. Вот, например, после 93-го родилось:

И ничего тут не возразишь. А дальше не менее страшные времена настали. Как сейчас перед глазами стоит картина. Первые дни чеченской кампании. Подразделение под моим командованием, вместо того чтобы продвигаться вперед, возвращается в исходное положение. И заставляют нас это сделать не превосходящие силы хорошо обученного и вооруженного противника, а жители деревни, через которую проходил путь нашей мехколонны. Женщины, старухи, дети легли поперек дороги и не пускают. А у меня два строжайших приказа. Приказ номер один – в течение двух часов войти в указанную точку. Приказ номер два – ни при каких обстоятельствах не открывать огня по местному населению и вообще избегать малейших конфликтов. Даже в воздух стрелять нельзя. Вот такие дела. Впереди бабье с малыми ребятами, за спиной восемнадцатилетние пацаны, округлившимися глазами на все это взирающие. Выхожу на радиосвязь со штабом. А оттуда ответ: «Продолжать дальнейшее продвижение». Пацаны на меня уставились. Как им вперед командовать, если полчаса назад объяснил им же, что мы идем наводить конституционный порядок, в том числе защищать местное население от бандформирований. Скажу «Вперед», и кем мы все станем?! Были бы пешим подразделением, попросту обогнули бы деревеньку, и всех дел. Но мы на БМД, боевых машинах десанта. А они хоть и полегче танков и БМП, но все равно не «Лада» и не «Ока». Потому и повернули назад. Штабные полканы на меня орать. Ну я им коротко и сдержанно объяснил, что наматывать кишки баб и детей на траки своих БМД не намерен. Меня этому в Рязанском училище не обучали. А полканов тем временем обступили молодые офицеры и прапорщики из моего подразделения. Штабисты махнули рукой, растворились... А этот мне про присягу! Да что он о ней знает?! И тут я почувствовал: ЗНАЕТ! Иначе не задал бы такого вопроса. Знает, не понаслышке знает... Интересно, это и есть сам Эль-Абу Салих? Ладно, чего гадать, доживу – узнаю... Как-то на дне ВДВ в парке Горького я разговорился с крепеньким пожилым мужичком в голубом берете. Праздник, понятное дело, мероприятие молодежное, потому такие деды попадаются редко, а поговорить с ними интересно. Дед оказался отставным майором ВДВ и участвовал во многих передрягах. За его плечами и Чехословакия, и Афганистан, и Африканский континент, где воевали наши советники. Еще в Египте и Северном Йемене. А начал он боевую биографию в 56-м, с венгерских событий. У меня про Чечню расспрашивал, присвистывал и сдержанно матерился.

– Вот ты скажи, – отказывался он верить мне, – двигается боевой дозор впереди колонны. И что же?

– Засекает зенитную установку «Град», – в который раз пересказываю я. – Докладывает начальству.

– Начальству? Выходит, спрашивает, что делать? Ну и херня...

– Спрашивает, что делать, – киваю я. – Начальство приказывает – на провокации не поддаваться, первыми огня не открывать... Может, это и не «Град» вовсе, может, это такая новая сенокосилка, а рядом с ней мирные землепашцы. В случае невыполнения приказа командиров под суд.

– Под трибунал, – поправляет меня ветеран.

– Под суд, – мотаю башкой, – трибуналов нынче нет. Военные суды теперь... Таким образом, «Град»