дрались, пока их не скрутили. То есть охотились специально за ними…

Но более всего притягивала взгляд и воображение пулевая пробоина в лобовом стекле. Было полное ощущение, что это отверстие в иной, параллельный мир, на тот свет, как раз подходящее по размеру, чтоб сквозь него улетела чья-то душа…

Кстати, колеса тоже были прострелены, но это уже не впечатляло, поскольку баллоны били на месте, чтобы никто не смог воспользоваться машиной. А парней скорее всего увезли, потому что в пяти метрах, на проселке, были следы джипа, который здесь развернулся..

Возникала версия: новоявленные гастролирующие «рэкетиры» налетели на то, чего опасались. Их выследили настоящие хозяева этого района, долготерпеливые люди из военного санатория. Только они раскатывали тут на дорогих джипах. Местные предприниматели могли нажаловаться своим покровителям, и те с удовольствием вышвырнули наглых чужаков из своей епархии.

В общем, нарвались ребята…

Вряд ли агенты Скворчевского стали бы брать оперов, даже если бы точно знали, с кем и зачем они приехали в Усть-Маегу. Для неконтролируемой секретной службы грубо и в общем-то нелогично…

Если бы они вычислили помощников Бурцева, то наверняка начали бы отслеживать все их связи и таким способом выполнили свою задачу.

А вдруг это своеобразный ход? Способ обнаружить Бурцева? Оставшись без оперативной поддержки, без глаз и ушей, он вынужден будет выйти из подполья, иначе теряется смысл этой командировки. Вытравив его, как медведя из берлоги, можно легко контролировать каждый шаг и отслеживать всех, с кем завяжется контакт.

Значит, спецслужба чем-то притянута к этому району настолько сильно, что Скворчевский пошел ва- банк, рискнув явиться на квартиру Бурцева, едва узнал о предстоящей поездке в Усть-Маегу. Видимо, чувствовал: не завербовать прокурора – подсидят. И проиграв, не нанес тем самым большого вреда своей конторе…

Только не совсем ясно, что его интересует конкретно: царские косточки в неизвестной могиле или что- то еще.

И несомненно, что в Стране Дураков давным-давно работает их агентура. Сидит какой-нибудь послушник типа Елизарова и торгует медом на углу…

Как бы там ни было, оперативников теперь нет, искать анонима некому и, хочешь не хочешь, придется возвращаться в областную прокуратуру, официально объявиться там и, воспользовавшись версией Фемиды, снова ехать в Усть-Маегу.

Дорэкетировались, сволочи!

Обрадовались, что попали в край непуганых мелких бизнесменов – у кого магазинчик, у кого пилорама или развлекательное шоу: летом сюда по воде приплывали иностранные туристы. Да и шоу-то было весьма специфическое, характерное для Страны Дураков. Кто-то за доллар играл на гармошке, кто-то за два позволял ко всему прочему еще и потанцевать со своей женой, а за три – так еще и разденут до трусов и намажут медом с ног до головы. Это так зарабатывали гармонисты. Все дураки продавали сувениры – кирпичи с местного завода, специально пережженные, оплавленные до пузырчатой стекловидной структуры, выдавая их за куски недавно упавшего метеорита. Отец Прохор рассказывал, что появлялся в Усть-Маеге даже фермер из гармонистов. Развел он породистых романовских овец аж сто тридцать штук, продал все, чтобы их прокормить, последний телевизор унес из дома, потому что ни одной не мог зарезать. В конце концов продал самое дорогое – гармошку, на вырученные деньги сфотографировал овец на память и отпустил их на волю. Теперь они одичали и живут по лесам. Но был один более цивилизованный, который устраивал катание, подъезжал на ржавом и драном тракторе к теплоходу, договорившись с водителем экскурсионного автобуса, чтоб тот стоял где-нибудь за углом, и волевым порядком сажал в навозную телегу законопослушных иностранцев. Прокатывал опять же за доллар двести метров до автобуса, высаживал и ехал за новой партией.

В общем, сплошная «рашен экзотик»…

Оперативникам показалось, что рэкетировать местных шоуменов безопасно, в чем они смогли убедить и Бурцева, мол, это единственно реальный способ появляться везде, вести себя по-хозяйски нагло, быстро вербовать агентуру, собирать информацию и, главное, выявлять и контролировать людей, интересующихся представителем Генеральной прокуратуры. Их задача намного бы облегчилась, знай они основную цель командировки, но Бурцев интуитивно опасался и не доверял подневольным операм: попади они в руки Скворчевского, запросто перекинутся и станут служить на два фронта, а то и вовсе другому хозяину. Все равно вроде бы служат одному государству, и эти межведомственные игры их не касаются…

Через час бесполезных размышлений он решил, что спешить с легализацией не следует – это самый последний вариант, прежде неплохо бы выяснить, кто конкретно захватил оперов. Вдруг они сидят сейчас, например, в милиции? Через час-другой в любом случае отбрешутся, к тому же ворон ворону глаз не выклюнет… Надо дождаться ночи, вернуться в Усть-Маегу и через отца Прохора осторожно выспросить о последних новостях в поселке. Он уж наверняка отслужил заутреню и теперь, взяв гармонь, пошел петь псалмы на улицах. А за одно исповедовать и наставлять на путь истинный всех встречных-поперечных.

Бурцев ушел от машины поближе к увалу материкового берега, выбрал место, откуда бы просматривались луг, часть леса с подбитой иномаркой, и лег на землю. Точнее, осторожно вполз под высокие цветы, над которыми звенели вездесущие пчелы. Сначала он видел только стебли и зонтики медвежьей пучки. Потом перед глазами распласталось яркое, густо-голубое небо с белесыми атласными переливами. Боясь заснуть, Бурцев заводил себя чувством близкой опасности, однако воздух здесь чем-то напоминал видимый, вьющийся космами воздух в доме Ксении и имел качества живой воды…

Мысль об опасности выскользнула из головы, как тогда стакан из руки, и разлетелась с хрустальным звоном. Сознание запечатлело ровный, убаюкивающий гул пчел, напоминающий охранную сигнализацию: он спал, пока слышал этот монотонный и бесконечный звук, уверовав, что ничего с ним не случится.

И проснулся, когда над головой стало тихо, но зато в березовом лесу отчетливо послышался хлопок автомобильной дверцы, потом тяжелое пыхтение и злой, веселый мат.

Прячась за деревьями, Бурцев приблизился к машине. Опера орудовали монтажками, вручную снимали покрышки с колес и меняли пробитые камеры.

– Ну что, орлы, долетались? – спросил он, появляясь из-за крайних берез. – Подрезали вам крылья?

Опера побросали инструменты, полезли за сигаретами. У крашеного Ромы распух нос, заплыли глаза, а на скуле взялась коростой круглая ссадина от скользящего удара. Похоже, этот стоял насмерть и получил свое; очкарик Жора был проворнее в драке или хитрее, выглядел получше: лишь оцарапана щека, будто бы женскими ногтями, и нет очков. Под мышками заметно выпячивались пистолеты: если им вернули оружие, значит, побывали в руках своих коллег…

Только странно, что же коллеги не позаботились восстановить простреленные колеса?

И еще заметил Бурцев: двигаются они как-то неестественно, ноги переставляют так, словно им мешает что-то, как плохим танцорам.

– Рассказывайте, где были, что видели. – Бурцев подал очки Жоре. – Кто самый смелый?

– А вы цепочку мою не находили? – безнадежно спросил Рома. – Казенная, пятьдесят пять граммов… Хотя, на хрен теперь!..

Сергей достал из кармана порванную цепь и бросил крашеному.

– Кто же так разуделал московскую милицию? Коллеги?

У Ромы даже синяки побагровели. Он спрятал цепочку и, схватив монтажку, широко расставляя ноги, подступился к колесу.

– С-суки… Я их паскуд достану!

– Это не коллеги, – определил умный очкарик. – Ни по милиции, ни по… рэкету. Кто это был, неясно- Ничего не понимаю.

– Да ладно тебе крутить! Не понимаешь… – обрезал его Рома. – Говори как есть! Бабы нас взяли. Натуральные бабы.

– Мы находились в машине, ждали вас, – стал объяснять Жора. – Все было нормально. Вдруг выходит девушка…

– Не девушка, а женщина! – поправил крашеный и закатил истерику, метнул куда-то в лес свой