Скворчевский хмыкнул, отвернувшись, и помолчал.

– Впрочем, от вас можно и не скрывать… Для исследований годится не всякий головной мозг, а только долгожителей, которые вели природный образ жизни, в экологически чистых районах… Ну и так далее. Вот и приходится искать таких людей, изучать их жизнь, составлять диаграммы…

– И ждать, когда они умрут?

– И ждать! Потому что у них есть родственники… А раскопка могил – вызов общественному мнению.

Скворчевский пытался оправдать раскопку могилы похороненного в Зубцовске старца. И, пожалуй, не знал, что Бурцев эксгумировал и другие останки, в частности, родителей Николая Кузминых в Угличе. Операция «Пирамида», вероятно, еще не была завершена, не все черепа еще уложены, и поэтому он всячески обходил ее стороной. Спасая свою шкуру, головорез Елизаров когда-то дал ценнейшую информацию…

– У науки свои заморочки, – констатировал Сергей. – А у нас свои… Но вот что никак не соотносится с логикой. Насколько мне известно, ваша служба занимается заговорами против существующей власти и их профилактикой.

– Точно так, – с удовольствием подтвердил Скворчевский, – и мы неплохо сработали в девяносто третьем, когда раскрыли и ликвидировали попытку захвата власти Верховным Советом. Что тут нелогично?

– Нелогичны все эти лаборатории, секретные исследовательские работы, головы и черепа. Как это связать с основным родом деятельности?

– Все связано, и очень тесно. Нам в наследство достался… скажем так, долгосрочный заговор, широко разветвленный, глобальный, имеющий мировые масштабы. – Скворчевский сделал паузу, подбирая и примеряя слова так, чтобы сказать все и ничего. – Его участники – некоторые финансово-промышленные круги, молодой крупный капитал… Они называют себя национально-мыслящим капиталом. Эдакий новый термин. Оказывается, капитал может быть не просто мыслящим, а национально-мыслящим. Нет, он не коричневый, там совсем иной цвет… Кстати, неужели об этом заговоре ничего не известно в Генпрокуратуре?

Генеральный что-то знал о заговоре, но говорил когда-то так же, как Скворчевский, витиевато и неопределенно. Бурцев пришел получать очередной выговор и не получил, поскольку шефа потянуло на ворчливые, пессимистические размышления: «Либералы, коммунисты, демократы – все сплошной нафталин, говорил Генеральный. – Мертвечина, трупы червивые. За ними будущее?.. Как бы не так! Системы и принципы партий не просто изжили себя, а уже воняют и брызгают трупным ядом. Им уже ничего не нужно, кроме власти. И это будущее России?.. Посмотри на эти ублюдочные физиономии! На каждом начертан врожденный порок, независимо – левые, правые… Видел ты красивых людей в политике? И не увидишь. А я вот видел. Но скоро будет и политическая. Их позовут, потому что лица светлые и красивые. Иконописные лица… Этих заговорщиков я бы поддержал».

О ком тогда говорил Генеральный, Бурцев не понял, а спрашивать не стал, накануне памятного октября девяносто третьего он досиживал в своем кресле последние денечки…

– Генпрокуратура, как самоуверенный муж, узнает об измене жены последней. – У Бурцева не было настроения откровенничать. – Ладно, за мной сейчас придет машина, так что можно и раскланяться.

– Машина не придет, – тихо проговорил Скворчевский. – Я отменил вызов. Если мы договоримся, вас доставят на вокзал и посадят в поезд

– Вот как? А если нет?

– Договоримся.

Генерал был уверен в этом и при благополучном исходе убивал двух зайцев: получал все, что хотел получить в Усть-Маеге, и заводил своего человека в Конституционном суде. Если такового еще не имел…

– Это невозможно по той причине, что я вам не доверяю, – заявил Бурцев. Потому что вы, генерал, и ваша служба работаете отвратительно.

– Для таких заявлений нужно иметь веские аргументы, Сергей Александрович, – мягко вымолвил Скворчевский и навострил свой ястребиный взгляд.

Бурцев молча сходил на кухню, взял кассету, магнитофон и вернулся в коридор. Оригинал записи допроса Елизарова хранился у знакомого, о чем тот даже и не подозревал, а это была копия, очищенная от шумов и переписанная на стандартную кассету.

– Послушаем музыку, – сказал Бурцев. – А за одно и аргументы.

Сам он помнил диалог с Елизаровым наизусть, так что оставалось лишь исподтишка наблюдать за Скворчевским, изредка прикрывая глаза, словно от дремоты.

Внутренним зрением он отмечал, как у того мечутся над головой зеленые, мерцающие сполохи, то вздымаясь протуберанцами, то опадая искристыми фейерверками, – по мере того, что говорил Елизаров. Внешне генерал оставался спокойным, даже ленивым, но поле, исходящее от него, та самая тонкая энергия находилась в состоянии бури.

И это не предвещало ничего хорошего…

На какой-то миг Бурцев усомнился в правильности своих действий: люди, принадлежащие к таким службам, не терпели личных поражений. Этот человек с ястребиным взором мог пойти на все…

И наверняка на счету у этой бесконтрольной службы не один десяток смертей видных политиков, журналистов, а то и неизвестных миру людей, по тем или иным причинам приговоренных этим судией, причем не только в России…

Однако назад пути не было, да и переломить ситуацию иным способом невозможно – только натыкать Скворчевского мордой в дерьмо. Да, тот мог бы еще играть, приводить новые аргументы, выдавать заранее отработанные версии, но ему теперь никак не откреститься от операции «Пирамида», куда он вкладывал вывезенные из России черепа. Не зря при каждом упоминании над лобной частью головы Скворчевского взлетает и осыпается искрами неоново-зеленый протуберанец – признак наивысшего возмущения и последующего поражения.

Скворчевский стоически выслушал всю запись допроса и сам выключил магнитофон.

– Пленку можно взять на память, – разрешил Бурцев.

– Спасибо, – вежливо сказал генерал. – Нет необходимости. Мой агент сработал блестяще. Он заморочил вам голову одной из легенд, определенных ему на такой вот случай. Я специально слушал очень внимательно. У агента в самые острые моменты ни разу не дрогнул голос.

Скворчевский изложил официальную версию, заготовленную в штабе их службы, если придется отвечать, допустим, перед той же спецпрокуратурой. Бурцев вспомнил, как Елизаров откупался от него тайнами секретных операций и как от ужаса у этого «великолепного» агента волосы стояли дыбом не от угроз следователя прокуратуры, а от ответственности за провал. А его шеф держится превосходно!

– Согласен, самообладание блестящее, – похвалил Бурцев. – Пожалуй, его стоит наградить. Часами с надписью, ценным подарком… Но не слишком ли мудреная легенда? Черепа в какой-то пирамиде…

– В этом и есть суть замысла. Пойдите и расскажите кому-нибудь все эти ужасы. Допустим, своему шефу! И где вы окажетесь после этого? У Кащенко?

– Резонно, – одобрил Бурцев.

– Вот! Вот!.. И потому вы, Сергей Александрович, получив сей ценный материал, до сих пор не дали ему хода. Держите его у себя. А дали бы? Получили бы вы… часы с надписью?

– Они мне так и так ни к чему! Привык время определять по солнцу, на глазок. Счастливые часов не наблюдают.

– А если серьезно? – Скворчевский стал подчеркнуто обаятельным.

– Если серьезно? – Сергей встал и отнес магнитофон на кухню, придумывая на ходу способ, как бы привлечь внимание к своей квартире, – не придумал и вернулся. – Если серьезно, я давно ждал встречи с вами один на один. И уж надежду потерял, но тут вы и объявились. Материал действительно интересный, но сырой, неразработанный. А мы не привыкли подавать наверх сырец – требуют по крайней мере полуфабрикат. Тем более вы, как человек авторитетный, утверждаете, что это всего-навсего провокация против вашей службы.

– Я не сказал – провокация, – поправил Скворчевский. – Я сказал специальная легенда. Следует договориться о терминах.