трубу…

Настоятель храма тоже не знал, кого и когда погребли под этим камнем, считая могилу старой, однако когда могильщики стали поправлять гроб – стоял косо, сваливаясь набок, – обнаружилось, что он совсем новенький. К тому же оказался незаколоченным, и от неосторожного движения с него свалилась крышка.

Только тут обнаружилось, что у покойника нет головы…

Прибывшие на кладбище следователь и судмедэксперт осмотрели тело покойного, заметили странный, «хирургический» способ отсекновения головы и, ничего более не трогая, выставили круглосуточную негласную охрану, напоминавшую засаду. Кроме всего, выяснилось, что по всем данным этой могилы здесь никогда не было, никто не давал разрешения на похороны и никто не видел, как хоронили. Естественно, сообщили в генеральную прокуратуру происшествие было редкостным даже для наших беспредельных дней.

К моменту приезда старшего следователя по особо важным делам Бурцева в засаду на кладбище никто не попался, зато местная уголовка по оперативным данным разыскала и задержала старосту прихода Елизарова. Этого гробокопателя обнаружили в обжиговой печи недавно заброшенного кирпичного завода Староста все это время простоял на коленях в молитвах, упершись лбом в каменную стену, как великий грешник. У него были обморожены руки и ноги, помутился рассудок, так что отправили задержанного в тюремную больницу. Там он кое-как пришел в себя, однако, кроме молитв и раскаяний, ничего произнести не мог. Головы покойного при нем обнаружено не было. И тщательный обыск печи, а также прилегающей территории – весь снег перекопали в округе – ничего не дал.

Елизаров появился в Зубцовске несколько месяцев назад и по рекомендательному письму владыки был принят на работу старостой, но без платы за труд, поскольку это являлось монастырским послушанием: будто бы он готовился к пострижению, но по причине упадка монастырей и невероятной тесноты в них был отправлен проходить подготовительный срок при церкви, где есть черный, монашествующий священник. Настоятель храма был доволен его работой, и за время пребывания в послушании ничего предосудительного за ним не замечалось, поэтому никто из священников и мысли не допускал подозревать его в гробокопательстве. Считали, что вышло какое-то недоразумение и что нужно непременно восстановить справедливость.

Закончив с эксгумацией, Бурцев направил запрос собственной жене, чтобы прислала эксперта, и отправился в тюремную больницу. Сначала Елизаров показался ему невменяемым – тяжелый, мутный, неуправляемый взгляд, заторможенная реакция, бегущая с губ слюна, но Сергей сразу же интуитивно определил, что этот человек не смог бы раскопать могилу, тем более отрезать голову. Он не походил на расчетливого хирурга, как, впрочем, и на сатаниста – такую версию выдвинула генеральная прокуратура. Слишком слаб был, если бежал с места преступления от испуганного крика отца Владимира: настоящий гробокопатель и служитель дьявола с удовольствием отправил бы в могилу и священника, как сделал это сатанист в Оптиной пустыни. Командировка в Зубцовск выпала Бурцеву только потому, что он в настоящее время считался специалистом по ритуальным убийствам, работая сначала по убийству священника Меня, затем – четырех монахов пустыни в пасхальную ночь.

Елизаров никак не мог понять, кто перед ним, и потому, забившись в угол, смотрел куда-то мимо, часто крестился и отмахивался как от чумы.

– Уйди от меня! Уйди! Ничего не скажу. Знаю вас, влезете в душу, а потом пойдет писать губерния.

Похоже, местные оперативники перестарались, подсаживая к нему агентов-камерников, теперь он никому не верил и никого не подпускал. И когда наконец Сергей объяснил, что он не враг ему и не подсадной, а официальное лицо, представитель Генпрокуратуры, и что приехал из Москвы специально разобраться с раскопкой неизвестной могилы на старом кладбище, староста вроде бы обрадовался, прочитал удостоверение, утер слюнявый рот. Взгляд стал осмысленным, хотя по-прежнему страстным.

– Помилуй, Господи! Не наша это могила! Чужая!

– Разве так бывает – на кладбище чужая могила? Он опустил глаза, и плечи обвисли.

– Нынче всякое бывает, время такое…

– Потому и раскопал, что чужая? – спросил Бурцев, отыскивая в кармане кнопку включения диктофона.

– Я не раскапывал! Бог свидетель!

– Что же ты делал? Отец Владимир утверждает обратное.

– Нет-нет, он не разглядел в темноте! Я закапывал. Наоборот, закапывал!

– Кто же ее раскопал?

– Не знаю! Вот крест!.. Был девятый день после похорон, я пошел помянуть покойного, помолиться… Смотрю, а она раскопана и гроб стоит!

– Что же ты не сказал настоятелю? Не позвал людей?

– Испугался…

– Неужели покойников не видел, гробов? Не девица же – взрослый и зрелый мужчина, тем более староста прихода и готовишься в монахи…

– Я покойников не боюсь. Испугался, что узнают…

– О чем?

Елизаров сел на постели, обхватил голову руками.

– Есть грех… Которого всю жизнь стану бояться… Не замолить до конца дней.

– Что же ты такого сделал? – миролюбиво спросил Бурцев.

– Корыстолюбие… Как на духу! Деньги с людей взял, не в церковную кассу пошли – себе в карман. Тысяча долларов… Не удержался! Я про такие деньги и думать не мог… Вот они теперь и жгут мою душу!

– Деньги-то за место на кладбище?

– Бес меня попутал, кругом же нынче мздоимство, куда ни глянь.

– Кто же тебе заплатил?

– Не знаю… Поздно вечером люди приехали, я выручку считал, деньги в руках держал. А что там выручка – свечки продавали, гроши старушечьи. Ну, что их считать, зачем?.. Бросить бы так, без счета. Нет, настоятель наш говорит, до последней копеечки… Только душу смущать. Вот меня дьявол и вверг в искушение. Они говорят, издалека покойного привезли, долго ехали. Мол, покойный-то завещал на этом кладбище схоронить, а места не дают городские власти. Так если ты православный, позволь нам исполнить последнюю волю умершего – святой был человек. Я им говорю, запрещено тут хоронить, а один деньги достал и мне так вот… в руку вложил. Я еще не соглашался, могилу-то копать некому, да и ночью нельзя хоронить, православные же… Этот мне еще пачку денег положил. Сказал, сами ямку выкопаем, сами похороним и могилку снегом присыплем, все следы заметем, никто и не заметит. Только ты помалкивай, весной все травой зарастет…

Он не врал, не придумывал – слишком велико было раскаяние, и умалишенным не прикидывался…

– А сказали, кого привезли хоронить? Елизаров вскинул больные слезливые глаза.

– Да ведь когда столько дали – повернется ли язык? Прости Господи!.. Они и правда сами могилку выкопали. Шесть человек было на двух легковых машинах, а земля нынче сухая, так почти и не замерзла… Инструмент свой был, и даже памятник этот привезли в прицепе. Гроб не открывали, так я ничего и не видел, кто там… Но документы о смерти показали, чтоб я не подумал чего. И фамилия там была та, что на камне написана… И так хорошо следы присыпали, не подумаешь. Говорят, если ты весной поправишь могилку, дерном обложишь, так еще денег получишь. А я уж вроде бы каяться начал, но кого-ток увяз…

– Похоронили и уехали?

– Сразу же… Машина забуксовала в снегу, так я еще вытолкнуть помог.

– Кто же снова раскопал?

Староста вскочил, пробежал по палате, стуча босыми пятками иссиня-красных, покрытых волдырями обмороженных ног, в отчаянии замычал, словно от зубной боли:

– Ей-Богу, не знаю! Но только не я!.. Накануне ни следочка, а на девятый день выхожу – следы, и прямо к этой могиле идут. Я так и обмер! Думаю, отцы наши заметили. Нет, подкрался – раскопано и гроб видать. Я сбегал за лопатой, думал, успею зарыть, пока служба идет…