своей тяжестью. Каждое движение отдавалось в позвоночнике и вспухшем левом ухе, однако он, как мазохист, повторял про себя единственное слово – «хорошо!».

Вдруг кто-то окликнул его по имени. Слышало только правое ухо, и потому он не понял, откуда зовут.

– О! Не обозналась! Кирилл! – Перед ним оказалась та рыжая девушка с косинкой в глазах, которая купалась с ними в ночь перед крещением Аннушки. И вместе со всеми топила его, играя в русалок.

Он смотрел то в один ее глаз, то в другой и не мог понять, который косит и который смотрит прямо.

– Ты почему такой хмурый, Кирилл? – спросила она. – И бледный какой-то… Ах да, ты же расстался с Аннушкой!

– Откуда ты знаешь?

– Я все про тебя знаю! – засмеялась рыжая и взяла его под руку. – Ну, не переживай!

– Ну откуда ты знаешь? – Кирилл остановился. – Кто тебе сказал?

Она потянула его вперед, сообщила доверительно:

– Я с того самого дня, вернее, ночи слежу за тобой.

– А, понял, – обронил Кирилл.

– Ничего ты не понял! – засмеялась она. – Хочешь, развею твои печали? И тоску разгоню? Хочешь снова почувствовать жизнь во всех красках?

– Хочу, да поздно, – признался он.

– Ничего не поздно! – с многозначительной улыбкой заявила она. – Пошли со мной!

– Купаться?

– Брр! Купаться сейчас холодно!.. Хотя можно! Если тебе это поможет!

– Не поможет, – вымолвил Кирилл. – Я знаю, кто ты.

– Кто? – Глаза ее разбежались от любопытства.

– Ведьма.

Она счастливо рассмеялась.

– Ты не оригинален! Мне это говорили!.. На самом же деле я добрая фея и являюсь к людям, когда им тяжело. Смотри! У меня же солнечный цвет волос! Смотри, какие они прекрасные! – Она сдернула берет, и тугой свиток волос мгновенно рассыпался по плечам и лицу. Они были действительно прекрасные – яркие, огненные и блистающие; они горели на солнце большим веселым костром без единого дымного следа, словно артиллерийский порох.

– А косые глаза, между прочим, – без комплексов, заразительно смеялась рыжая, – для того, чтобы видеть все вокруг. И потому я – всевидящая! Хочешь, я посмотрю твое будущее?

– Не хочу, – вымолвил Кирилл.

– Знаю, почему не хочешь. Считаешь, что его нет, – заключила она. – Но будущее у тебя есть! Я тебе подарю его. Бескорыстно, потому что я – добрая фея.

– Подари, – попросил он. – Но ты же не избавишь меня от прошлого.

– А поцелуй меня? – игриво сказала она и, подставив губы, прикрыла глаза.

Кирилл взял ее за плечи, приблизил к себе и на мгновение залюбовался ею: опущенные веки скрыли косоглазие, и лицо ее стало очаровательным. Но вдруг сквозь приоткрытые губы высунулся ее красный язык, удлинился до невероятных размеров и стал искать его губы. Кирилл оттолкнул ее, попятился и побежал.

– Напрасно! – засмеялась она в спину. – Без меня ты избавишься и от прошлого, и от будущего!

Она завела его в какое-то незнакомое место – деревянные дома, тротуары, картофельная ботва на плетнях. Прежде чем выбраться, Кирилл поплутал по закоулкам и неожиданно очутился перед знакомым железобетонным забором институтской конефермы. За ним высились полуобнаженные кроны деревьев Дендрария.

Он шел по центральной аллее. В полном безветрии с дубов неслышно облетала золотистая листва, лес был светлый, пронизанный солнцем и каким-то покойным торжеством. Справа он услышал звон воды и будто зачарованный этим единственным звуком пошел на него.

Из пня поваленного Колокольного дуба бил фонтанчик. Кто-то вырубил, а точнее, хотел вырубить чашу – ножка ее была не обработана, но уже намечен ее контур, опирающийся на огромные, в обхват, корни. Под корнями земля была аккуратно забетонирована, тоже в виде чаши, и обе они – деревянная и бетонная, были вровень с краями наполнены водой. Тонкие ее струйки равномерно срывались с краев, и бесконечный звон их далеко разносился в прохладном осеннем воздухе.

Вода из бетонной чаши стремительно уходила в крупный, ноздреватый песок.

В нижней, бетонной чаше Кирилл вымыл руки и лицо, попил из деревянной.

– Хорошо, – проронил он, чувствуя облегчение.

Поверженный Колокольный дуб лежал, как каменная гора. Обрубленные ветви валялись в стороне и казались чужими. От ствола была отпилена огромная и плоская чурка со старыми следами топора и уложена на землю, как курган. Свежий спил был довольно ровным, и от красноватой сердцевины, как от солнца, во все стороны разбегались золотистые лучи. Кирилл ощупал шероховатую древесину, попробовал посчитать годовые кольца, но тут же сбился со счета: в глазах рябило от прожитых деревом лет…

Дома его не ждали. Он вошел через боковой вход, почему-то не запертый, и напугал Екатерину.

– Господи!.. Неужели тебя отпустили?

– Отпустили, – проронил он.

– Ну, снимай плащ… Аннушка заболела!

– Где она?

– У себя, – пугаясь его вида, махнула рукой Екатерина.

– Алешу… не нашла? – сдерживая подступающий кашель, спросил Кирилл.

– Нет, не нашла…

Не раздеваясь, Кирилл вошел в комнату Аннушки. Она лежала в постели, голова на высоких подушках, в руках какая-то книга в мраморном переплете.

Восстановленная статуя Афродиты стояла в углу, лицом к стене…

Мгновение они смотрели друг на друга, но вот магнитное поле взглядов распалось и перестало существовать.

– Прости меня, – сказал тихо Кирилл, глядя в пустое пространство. – Я вернулся… Тебе больно?

– Ничего, я скоро встану на ноги, – сдержанно проговорила она.

– Я тоже встану.

– Конечно, встанешь, Кирилл.

Он посмотрел в спину Афродиты и сказал в ее же сторону:

– Ну, я пойду. День сегодня хороший…

– Ступай. – Она прикрыла лицо книгой в мраморном переплете.

Кирилл осторожно затворил за собой дверь, постоял минуту и пошел в парадную залу. Там никого не оказалось. Куда-то исчезла старинная мебель, и лишь камин глядел на него черным зевом. Кирилл посидел возле него на стуле, посмотрел на черные, подернутые холодным пеплом угли и тихо пропел:

– Гори, гори, моя звезда…

Замолк и сунул руки в карманы – было холодно. Пальцы нащупали ключи от квартиры. Кирилл вынул их, позвенел, как колокольчиком, и бросил в камин. Пепел взвихрился и унесся в трубу.

Потом он встал, откинул спинку дивана и сунул руку в нишу. Рукоятка кольта почему-то показалась ему теплой, нагретой чьей-то рукой. Он достал обойму – тупо блеснул последний патрон. Утопленный пальцем, он подпрыгивал словно живой и встал на место. Кирилл спрятал пистолет в карман и, придерживая его, чтобы не перекашивало тяжестью плащ, скорым шагом двинулся на ерашовскую половину. В коридоре на его пути стояли племянники.

– Мы тебя помиловали, – серьезно сказал Колька.

– Вот тебе копия указа нашего. – Мишка подал скрученную в трубку бумагу.

– Простите меня, – сказал Кирилл, принимая свиток.

– Сказано же – помиловали, – с достоинством подтвердил Колька. – Читай указ.

Племянники удалились в свою комнату, храня какое-то спокойствие и терпение.

Кирилл зашел на кухню к Екатерине. Она сидела за столом и перебирала рис, рассыпанный на клеенке.