Они познакомились еще в Афганистане, когда Алексей только что начал летать командиром экипажа, а Седой, тертый калач, успел навоеваться и побывать даже в плену. Судьба свела их ненадолго, пока вертолетный полк базировали на одном аэродроме вместе с истребительным. Жили рядом в коттеджах, на одном автобусе уезжали на аэродром, играли в одной «командирской» волейбольной команде да питались в одной столовой. И звали друг друга, несмотря на чины и звания, Саша да Леша. Не сказать, что это была фронтовая дружба, – потому что, наверное, не существовало самого фронта, да и война-то была странная. За четыре года Ерашов не мог отвязаться от мысли, что находится в осажденной крепости без крепостных стен и не воюет, а совершает боевые вылазки, чем-то напоминающие налеты в чужой огород. Потом они разлетелись и встретились снова после второго ранения в московском госпитале, где долечивался Ерашов. Седой уже не летал, и афганская война закончилась, но уже разгоралась новая, в кавказских республиках. Седой в то время выруливал на взлетную полосу своей политической карьеры и пришел в госпиталь к афганцам. Он сразу узнал Алексея и искренне ему обрадовался. У них уже не было ничего общего в сегодняшнем дне: им не о чем было говорить, и потому они вспоминали прошлое.
Их связывала не дружба, а братство войны, в котором пережитое вместе могло роднить самых разных людей и существовало как опознавательный знак на всю оставшуюся жизнь.
«Вертушка» на даче Седого уже была отключена, и ездил он не на черном «мерседесе», а на простой «Волге»: похоже, он снова воевал в осажденной крепости… Оставив Ерашова, Седой сходил к кому-то из соседей, долго звонил и, вернувшись, подал листок с фамилией и телефоном:
– Поезжай к нему и покупай аэродром.
– Да я хотел в аренду, – замялся Ерашов. – Где же мне купить аэродром? Ты представляешь, сколько он может стоить?
– Он ничего не стоит! – вдруг обозленно сказал Седой. – Мы живем в государстве, где булка хлеба две сотни, а аэродром – копейки!
Он пошарил в карманах и достал десятирублевую монету, покидал ее вверх, словно загадывая что-то – орел или решка? – подал Ерашову.
– Вот тебе деньги на аэродром, Леша… Заломят больше – позвонишь мне… Покупай! Если что – попрошу у тебя посадки.
Аэродром вместе с подземными сооружениями и коммуникациями обошелся Ерашову в фантастическую сумму. Она была выше, чем десятка из никеля, подаренная Седым, но меньше, чем десять буханок хлеба… Правда, пришлось срочно отправлять Веру в город, чтобы там открыть индивидуальное частное предприятие и изготовить печать: иначе Министерство обороны все-таки не отваживалось продать военный аэродром частному лицу…
Город был небольшой, и неожиданные вести облетали его почти в один день. Слух о том, что Ерашовы купили рядом с городом аэродром, а это тридцать тысяч гектаров земли, прокатился словно девятый вал. Городские власти давно приглядывались и к пустующим ангарам, и к железобетонным плитам взлетных полос, из которых можно было строить дороги, но прошлая память о запретной зоне, о стратегическом назначении аэродрома сдерживала интерес, и никому в голову не приходило, что Министерство обороны уже и не помнило, чем владело. И тут появился подполковник-афганец, потомок Ерашовых, и за один скрип купил все сразу. Говорили разное: мол, потомок получил огромное наследство от зарубежных родственников, что у него большие связи в столице и он попросту добился возвращения земель, принадлежащих когда-то Ерашовым. И вместе с тем как бесспорный факт передавали из уст в уста, что подполковник во время войны в Афганистане был крупным поставщиком наркотиков в третьи страны, причем безбоязненно мог перебрасывать их военными самолетами куда угодно.
Никто не знал, сколько было заплачено за аэродром, и если бы даже Ерашов сказал, вряд ли бы ему поверили. Никто серьезно не воспринимал открытое им частное предприятие: было ясно, что существует оно для отвода глаз, а настоящий ерашовский бизнес окутан тайной, и лучше не вникать в его тонкости. Городские власти очень быстро потеплели к Ерашовым и к Аристарху Павловичу. Сначала появилась статья в газете, где вспомянули весь род и потомков, самую старую жительницу Полину Михайловну, недавно усопшую, и то ли умышленно, то ли журналист не разобрался в родственных отношениях, но Аристарха Павловича назвали старейшиной и главой семьи. Через несколько дней его восстановили на работе, а против зоотехника Института вакцин и сывороток и заведующего фермой возбудили уголовное дело за самоуправство, кроме того, по гражданскому иску суд вынес решение о компенсации нанесенного Аристарху Павловичу морального ущерба в сумме триста пятьдесят тысяч рублей. Таких денег он в руках-то сроду не держал: не зря говорят – деньги к деньгам липнут.
Вместе с этими слухами и событиями строительный пыл Николая Николаевича медленно угасал. Возможно, так и задумано было – наворотить кругом земли, ободрать дом, заслонить окна лесами и в таком виде оставить в зиму, но по крайней мере конкурент не рисовался теперь перед Ерашовыми и снова стал въезжать в Дендрарий по хозяйственной дороге. Ерашовы не обольщались на скорую победу, отбита была лишь первая атака, и противник, похоже, исподволь готовился ко второй. Однажды Алексей заметил его за сараями. Безручкин в одних шортах сидел в шезлонге и будто бы загорал, хотя в конце августа солнце вообще не показывалось. Свиней он порешил, поскольку уже отмыл свои капиталы и в прикрытии не нуждался, а в сарае теперь строители прятали инструменты. Николай Николаевич не подозревал, что за ним наблюдают, и потому в его лице не было ни надменности, ни высокомерия; сидел усталый и озабоченный человек, погруженный в свои нелегкие размышления. Жевал губы, щурил глаза или вовсе замирал на мгновение, и взгляд его стекленел. А то, напротив, становился беспокойным, почесывался, ерзал – что-то ему мешало сосредоточиться. Похоже, по природе своей он не был злым человеком, но даже в естественном состоянии, когда он расслаблялся, в нем сохранялась какая-то пытливая настороженность, ожидание внезапного удара. Про таких говорят – дерганый, и доверять таким очень опасно из-за непредсказуемости характера.
Алексей вышел из-за сарая, и лицо Николая Николаевича мгновенно преобразилось.
– А, барин! – будто бы весело окликнул он. – Давненько не виделись. Все по столицам мотаетесь? Да… Хозяйство большое, хлопотное. Кусок-то большой откусил. А проглотишь? Не подавишься?
Конечно, он прекрасно знал, сколько денег на счете у Ерашовых, и имел представление, сколько их надо вложить, чтобы оживить аэродромное хозяйство. И наверняка он не верил слухам, что Ерашов – наркомафия и имеет гигантский «грязный» капитал, однако и дошлый Безручкин не мог знать, сколько было на самом деле заплачено за аэродром. Коммерческая тайна давала возможность Алексею темнить и вводить конкурента в заблуждение.
– Если откусил, то как-нибудь пережую, – ничуть не обиделся он. – Набитый рот-то лучше, чем пустой.
– Молодец, – благосклонно похвалил Николай Николаевич. – Хорошие у тебя зубы, красивые. Так что жуй свой пирог, не буду мешать. Хочу вот поросят снова завести. Уж извиняйте, барин, вонять тут будет. Да ведь нам, мужикам, тоже как-то кормиться надо.
Он ерничал, укладывался перед Ерашовым на лопатки, а сам, по всей вероятности, что-то уже задумал, и лишь требовалось время, чтобы воплотить замысел. И эта мужицкая хитроватость показалась Ерашову еще опаснее, чем угрозы. На испуг взять не удалось, осада дома и психологическая атака захлебнулись, и если он сейчас не суетился и не порол горячку, значит, на что-то надеялся.
– Люблю свининку, – подыграл ему Ерашов. – Особенно с хреном и под водочку. Вы мне одного кабанчика приберегите.
– Ну как же, барин! – Он покачался в шезлонге. – В первую очередь, на которого пальцем укажете.
«Свинью ты мне подложишь, а не кабанчика, – подумал Ерашов. – Ты уж сам барином стал, чтобы со свиньями возиться».
– Ремонт дома закончите, я по смете оплачу, – уходя, сказал он. – И личную инициативу – тоже.
– Благодарствую, барин! – закричал вслед Безручкин. – Кормилец ты наш!
Через несколько дней на счет Ерашовых поступили деньги из Алмазного фонда. Сумма потрясла банковских служащих, и прежде чем сообщить клиентам, они сделали срочный запрос и попросили подтверждения, опасаясь махинаций. Ответ пришел положительный: перечислено по безналичному расчету без малого полмиллиарда. Тайна вклада выползла из банка в виде легенды о фамильных сокровищах Ерашовых и, на беду им, пошла гулять по городу.
А между тем Вера засобиралась уезжать. Отпуск давно закончился, и она часто звонила в Питер, чтобы
