услышали приказной голос Николая Николаевича. Он выговаривал прорабу, что засыпали крыльцо и людям невозможно пройти, требовал немедленно расчистить проход и над парадным сколотить дощатый щит, чтобы на головы не валился кирпич.

Все домашние были подавлены осадным положением и не находили себе места. Жить на строительной площадке было невозможно: грохот и треск не смолкали с раннего утра до позднего вечера, нельзя было открывать двери и форточки – несло гарью и пылью, поскольку рабочие сдирали скребками толстый слой старой побелки и снимали испорченную штукатурку. Сквозь грязные стекла пробивался лишь мутный свет. Ко всему прочему, на следующий же день пригнали компрессор и начали сдалбливать асфальтные дорожки под окнами. Безручкин осадил Ерашовых крепко и надолго: психическая атака рассчитывалась до глубокой осени, а леса могли остаться и в зиму. Следовало предпринимать какие-то ответные действия, но сколько ни думали, ничего путного изобрести не смогли. То, о чем мечтал старший Ерашов, сосед-конкурент перехватил и теперь использовал как оружие. Он стремился вложить свои деньги, чтобы потом иметь козырь, Вера лихорадочно искала выход и все дни пропадала в городе. Она единственная ничуть не унывала, и смелые, оригинальные замыслы Безручкина лишь возбуждали в ней веселый азарт.

А выход нашелся случайно, и не там, где его искали. Однажды под вечер Аристарх Павлович с Алексеем пошли посмотреть на жеребчика, прихватив с собой корзины, – начинался грибной сезон. Кто-то поспел вперед и срезал все попутные грибы вдоль проселка, поэтому Аристарх Павлович решил сводить старшего Ерашова в свои заповедные места за аэродромом. Однако едва Алексей вышел на рулежную дорожку – а был он здесь впервые, – сразу забыл о грибах, о жеребчике, и Аристарх Павлович увидел в его глазах глубокую тоску, больше похожую на тщательно скрываемую болезнь. Он оставил корзину на бетонных плитах и побрел, словно пьяный, часто останавливаясь и с каким-то отупением глядя вокруг себя. А ведь и двух месяцев не прошло, как он бросил авиацию, уверяя, что налетался, навоевался, настрелялся…

Аристарх Павлович подхватил брошенную корзину и незаметно, чтобы не мешать, пошел за ним следом. Старший Ерашов побродил по рулежкам, забрался в ангар, и его шаги долго громыхали в гулком, пустом помещении. На свет он появился несколько смущенный какой-то новой, непривычной для него мыслью, оглядел черный зев со снятыми воротами, высокий березовый лес, растущий на крыше. Железобетонные перекрытия и мощный слой земли над ними могли выдержать ядерный удар.

– Вот бы сюда бы поместить какой-нибудь завод, – сказал он. – Такие помещения пустуют…

Аристарх Павлович, подыгрывая ему, повел показывать подземный бункер, и глаза старшего Ерашова загорелись.

– Ты знаешь, что там под землей? Фантастика! Это же командный пункт. А вода стоит, потому что он весь отлит из бетона, аквариум. Откачать и прочистить дренаж. Там будет тепло и сухо, как в печке. – Он забежал в лесополосу, выросшую дико, самосевом, позвал Аристарха Павловича: – Гляди! Здесь была вентиляционная шахта, а здесь идет подземная галерея к топливным резервуарам. Из нержавейки, представляешь? Они сейчас там! А дальше, где-то в том районе, – склады боезапаса. Под нами целый подземный город, там можно ездить на машинах…

– Пойдем, еще что-то покажу! – обрадовался Аристарх Павлович и повел его в лес, за взлетную полосу, где когда-то была железнодорожная ветка. Рельсы были давно сняты, и в сером щебне догнивали шпалы. Вездесущий осинник постепенно затягивал насыпь. Похоже, когда-то ветка уходила под землю, но когда аэродром эвакуировали, въезд взорвали, и теперь железобетонные надолбы с ржавой арматурой торчали из заросшего лесом холма. Но не это удивило старшего Ерашова: он заметил вдоль насыпи довольно свежую, двухлетней давности, борозду в земле и подавленный колесами осинник.

Два года назад Аристарх Павлович случайно забрел сюда, когда в сухую осень искал грибы. И также увидел эту странную борозду и следы колесного трактора, трещавшего в полукилометре. Больше по старой привычке лесника он пошел узнать, в чем дело, и увидел экскаватор с трактористом в кабине да знакомую фигуру Николая Николаевича, еще не заматеревшего, не барственного, в рабочих рукавицах. Они цепляли удавкой толстый кабель, торчащий из земли, и вытаскивали его с помощью экскаваторной гидравлики. Трехметровые куски этого кабеля уже валялись вдоль железнодорожного полотна, посверкивая медью на свежих разрубах. Безручкин подбирал все, что валялось и было никому не нужно, и поэтому Аристарх Павлович странному занятию не придал значения. И лишь позже, увидев однажды передачу по телевизору, как отправляют медь в Прибалтийские республики, он сообразил, зачем Николай Николаевич выдирал кабель. Да и потом, когда в одну ночь в Дендрарии срубили почти все громоотводы с дубов, он сразу же погрешил на Безручкина.

Старший Ерашов покружился на месте, где с кабелей снимали стальную ленточную оплетку и изоляцию, отыскал в мусоре кусок толстой медной жилы и взвесил на руке. Медь еще не успела позеленеть, поскольку кабель был маслонаполненный и на пропитанной маслом земле не росла даже трава.

– Наш конкурент рыл, – объяснил Аристарх Павлович, не дожидаясь вопроса.

– Вот это настоящий клад, – задумчиво произнес старший Ерашов. – Золотая жила… Но он полный идиот! Вырвал, что лежало сверху. А если нам взять, что стоит под землей…

Они так и не посмотрели жеребчика, хотя Аристарх Павлович, найдя свежий помет, успокоился: Ага гулял на воле. Дома Алексей рассказал сестре о брошенном аэродроме, и она мгновенно сообразила, что нужно делать. На всех лесоустроительских картах территория аэродрома обозначалась белым пятном. Когда-то лесничество пыталось вернуть эту землю в Гослесфонд, чтобы засадить сосной, однако отторженная Министерством обороны земля, похоже, до сих пор за ним числилась и постепенно зарастала диким мусорным лесом.

А скорее всего эти тридцать тысяч гектаров были давно вычеркнуты из всех учетов, забыты и как бы не существовали в природе.

На следующий день Вера помчалась в отдел землепользования и под разными предлогами выяснила, что территория заброшенного аэродрома – собственность Министерства обороны, но самое главное, узнала, что до этого там располагался целый колхоз, а еще раньше все эти земли в течение почти трехсот лет принадлежали Ерашовым.

Алексей еще не знал, как можно распорядиться бывшим аэродромом, для чего использовать огромные подземные помещения, однако уже решил в первую очередь брать эту землю. Пока ее не было, пока мысль о ней не захватила его воображения, будущая «капиталистическая» жизнь казалась ему нереальной, обманчиво-призрачной, как мираж, и даже оскорбительной, когда он думал о туристическом бизнесе. Тут же кусок брошенной, наполовину забетонированной земли неожиданно будто приземлил его, заставил поверить, что из него действительно может получиться предприниматель или промышленник. Почти всю ночь они просидели с Аристархом Павловичем, прикидывая, какое бы производство наладить в подземных цехах, можно ли сеять на земле, не загаженной гравием и бетоном, и сходились на мысли организовать большое тепличное хозяйство, где можно выращивать все, вплоть до шампиньонов с полной переработкой продукции. Ему вдруг стало интересно думать об этом, и наполовину фантастические мысли как-то уж очень тепло отзывались в душе, и, пожалуй, впервые за все время жизни в родовом гнезде он почувствовал уверенность, что приживется здесь сам и вся семья и что есть дело, за которое можно держаться.

Они снова отправились с Верой в Москву, и по дороге Алексей рассказал об их ночных планах и замыслах. Сестра посмеялась по поводу шампиньонов, но идеи одобрила. Она как-то просто и точно схватывала самую суть и тут же находила решение.

– Ничего пока не надо сеять и сажать. В этих катакомбах надо делать хранилища и перерабатывающие цеха. В колхозах вон все гниет, не знают куда девать картошку с морковой. В «мосфильмовских» павильонах овощехранилища сделали!

Это была их самая удачная поездка, хотя в Москве они проторчали целую неделю. На сей раз Веру таскал по столице старший Ерашов, ибо ходили они по военным кругам, а точнее, по ведомствам Военно- Воздушных Сил, которые Алексею были хорошо известны. Об аэродроме и в самом деле давным-давно забыли; он уж лет двадцать не числился даже среди запасных и резервных на случай помещения летных частей в военное время. Он исчез даже с летных карт, хотя мог оставаться еще как аварийный, и вот Ерашов нашел его, открыл, как Колумб Америку. После разведки Алексей сразу отправился к Седому, который летом жил на правительственной даче. Седой хоть и был уже в опале, однако еще при власти и имел влияние в войсках. Старший Ерашов опасался долгих проволочек в штабах тыловых служб, ведающих военным имуществом, и намеревался ускорить передачу аэродрома в аренду через Седого. Тот мог решить вопрос либо запиской, либо телефонным звонком.