и отказался выдавать им винтовки. А у него были ключи. Он их взял и специально выбросил… Солдаты его убили и железную дверь сломали… Варвара Николаевна умерла от тоски. Ничем не болела, просто стала тихая и медленно угасла.

– И чего же ты боишься, глупая! – засмеялся Кирилл. – Ключей у меня нет, и меня не убьют за них пьяные солдаты. А ты никогда не умрешь от тоски. Со мной не умрешь. Ну уж если случится… Ты станешь жертвой моей ревности.

– Ты опять смеешься, а я говорю серьезно, Кирилл, – обиделась она.

– Я тоже серьезно, – сказал он, глядя мимо Аннушки. – Сегодня утром к нам входил Олег…

– Он не входил! – встрепенулась она. – Постучал, как всегда…

– Нет, он вошел, когда ты спала и ничего не слышала…

– Так…

– Он долго смотрел на тебя, а потом погладил твою руку. Не притронулся, а так, по воздуху. – Он изобразил, как это было. – Я видел его лицо… Мой братец в тебя влюблен.

Она снова помедлила, набрала горсть семени с сиреневых гроздьев и вдруг подбросила вверх. На головы посыпался дождь…

– Я знаю об этом.

– Знаешь?

– Замечаю…

– И что же? Что?

– Мне это нравится. – Аннушка улыбнулась. – Ты совсем не разбираешься в женщинах!.. Знаешь, как приятно, когда кто-то на тебя смотрит с затаенной любовью, когда вздыхает… Когда ты можешь будоражить чье-то воображение!

Кирилл стиснул зубы: ее легкомысленность возмущала его еще сильнее, чем поведение брата.

– Но ты должна… как-то остановить это!

– Почему? – искренне удивилась она.

– Хотя бы потому, что Олег – мой брат!

– Мне очень жаль его, – призналась Аннушка и закрыла ладонью рот Кирилла. – Выслушай меня! Молчи!.. Я заметила это давно, еще когда мы первый раз пошли с ним в церковь. Он вдруг стал со мной откровенным, стал рассказывать о себе… Он вывалил на меня всю свою жизнь, все свое горе. Знаешь, есть такие люди, у которых любовь проявляется в бесконечном доверии. Они ничего не требуют взамен. Это странные люди… Они думают, что из своей откровенности в другой душе можно построить любовь. Они постепенно опутывают тебя своим доверием, своими глубокими тайнами; они потрясают этой откровенностью! А ты не можешь никому выдать их тайн, и поэтому между вами уже возникают отношения, какая-то связь… И они принимают это за ответную любовь! Молчи! – еще раз предупредила она. – Потому и жаль Олега… Мне кажется, он начал оживать. И теперь, если я отпугну его – раковина захлопнется.

Он убрал ее руку и твердо произнес:

– Когда-то это придется сделать.

– Я понимаю, – согласилась Аннушка. – У него впереди путь затворника. Монах – это ведь живой мертвец. И пусть он в той, не мирской жизни вспоминает эту… не как сплошной кошмар. Это же не так, правда? И в мирской жизни есть радости, счастье, удачи… Пусть у Олега будет и любовь. Мы же не имеем права лишать его любви! Конечно, он ее придумал, это его фантазия… Но все равно любовь!

– Чистый самообман! – не согласился Кирилл. – Знаешь, мне это знакомо. На первом курсе было что-то подобное…

– А у кого не было на первом курсе? – засмеялась она. – В любви всегда девяносто девять процентов самообмана. Если она – настоящая. И только потому мы никогда не можем сказать, за что любим своего избранника. Ну посмотри на себя! За что любить такую образину? Такого недоросля?

– Я поражаюсь! – воскликнул Кирилл. – А тебя-то за что? Ну почему я должен за эту девицу убивать родного брата?

– Поцелуй меня, – вдруг попросила она. – Быстро! И страстно!

– Пожалуйста, – сказал он и, склонившись к Аннушке, увидел Олега, идущего от церкви. Он направлялся к могиле Варвары Николаевны – знал, где искать…

И заметил их поздно, когда уже нельзя было бесшумно и незримо отступить, спрятаться. Олег мгновение стоял, замерев на полушаге, затем, не скрываясь, повернулся и пошел, не замечая того, что идет по кладбищу и ступает через заросшие, уходящие в землю могилы.

Когда он скрылся из виду, Кирилл отпустил Аннушку и сказал:

– Ты самая коварная женщина… Я представляю, как ему сейчас плохо. Он ушел…

– Представляешь?

– Есть некоторый опыт…

– Нет, ему сейчас очень хорошо, – возразила Аннушка. – Он из той породы людей, которые ищут в любви страданий. Они любят, пока страдают, их не устраивает счастливый исход, сказочный конец…

– Он что, мазохист?

– А что, Чехов мазохист был? Или Блок?.. – Она стала печальной. – Они поэты. Я уверена, что Олег тайно пишет стихи. Он и в церковь ходит не молиться, а страдать. Потому и мучает себя на коленях… Он мне сам сказал, что его идеал – Христос.

Они вышли с кладбища и направились к пешеходному мосту. Оба непроизвольно осматривались по сторонам, но Олега уже не было.

– Ты еще коварнее, чем я предполагал, – сказал Кирилл, когда они шагали по мосту. – Ты нарочно дразнишь моего брата и одновременно меня. Проще всего сбросить тебя в воду, как Стенька Разин свою княжну, и привет!

– Боюсь, что так и случится. – Она не приняла шутки. – Потому мне и страшно. Варвара Николаевна перед глазами…

В обе стороны по мосту шли прохожие, и редко кто не оглядывался на Аннушку и Кирилла. Он привыкал к этому и уже переставал замечать. Знакомых в городе у Аннушки было много, и она часто кому-то кивала на ходу, кому-то махала рукой и никогда не останавливалась. Этих людей Кирилл пытался рассмотреть, особенно мужчин, и тем самым пытался разгадать ее прошлое. Но Аннушка при этих встречах на улице была всегда лишь вежливо-приветливой и никогда не выказывала своих чувств. И тут на мосту к ней неожиданно бросились две девочки лет шес-ти-семи, заверещали от радости, закричали:

– Мама! Мамочка! Прекрасная незнакомка! Мы встретили прекрасную незнакомку!

Обняли ее с двух сторон и влюбленно подняли личики. Аннушка просияла, присела, чтобы быть вровень с девчонками, поцеловала обеих:

– Здравствуйте, мои подружки!

Дети ошалели от счастья:

– Мамочка! Она нас поцеловала!

– Она нас назвала подружками!

Кирилл облокотился о перила и закурил. В это время подошла молодая женщина, мама девочек, чем-то озабоченная и печальная. Она сдержанно поздоровалась с Аннушкой, похоже, были малознакомы. Девочки же настороженно глядели на «прекрасную незнакомку» и льнули к ней, словно к матери.

– Где же ваш папа? – спросила Аннушка. – Почему вы гуляете втроем?

– Наш папа заболел!

– Он лежит и не встает!

– Что же у него болит? – с ласковой тревогой спросила Аннушка и подняла глаза на маму девочек.

– Душа у него болит, – сказала девочка помладше.

– Потому что папу опять обокрали! – пояснила старшая.

– Обокрали? – Аннушка встала.

– Снова залезли в мастерскую, – грустно сказала женщина. – И взяли много картин… Вы же знаете, он готовился к персональной выставке в Москве. Теперь все пропало…

Кирилл мгновенно все понял, но соображал туго, поскольку никак не мог увязать страшного старика и эту молодую, печально-красивую женщину с двумя девочками.

Светлая вода тихо катилась под мостом и, обтекая опоры, закручивалась в воронки.