— Не ту дозу назвали? По ошибке? Или из отвращения?

— Бросьте ерунду!

— Если это ерунда, то во всем деле нет ровно ничего страшного. Я думал, в конце концов моральное начало, как водится, за себя отомстило. Но моральному началу, значит, не за что было мстить?

— Разумеется, не за что! Это вы из меня почему-то хотели сделать кающегося преступника.

— Однако вы сами, кажется, сказали…

— Я даже и похожего ничего не говорил.

Федосьев смотрел на него озадаченно.

— …Потом вы ушли, а он остался с женщинами?

— Да… Впрочем, кажется, и женщины уже собирались уходить.

— Но следствие пришло к выводу, что на этот раз он не успел пригласить своих женщин.

— Следствие пришло также к выводу, что Фишера отравил белладонной Загряцкий.

— И больше вы ничего не знаете? Кроме того, что случайно влопались в историю, о которой лучше молчать.

— И больше я ничего не знаю.

— Но вы предполагаете, что Фишер умер от этой дозы кантаридина… быть может, чрезмерной?

— Умер от разрыва сердца.

— Но разрыв сердца вызвала эта доза?

— Или просто его развлечения.

— Так, так… Значит, не вы, — протянул с усмешкой Федосьев.

— …Все-таки странная у вас жизнь. То кабинет ученого, то гарем Фишера, то динамитная мастерская… А впереди?

— Впереди у всех одно и то же. Так у Рафаэля, на «Spasimo di Sicilia» ведут Христа и разбойников. Конец пути уже виден вдали: на вершине Голгофы возвышаются одинаковых три креста.

Они прислушались. Задребезжали колеса. Федосьев вынул часы.

— Ровно четыре. Пора.

— Спарафучиле аккуратен. Вашей школы, — глухо откликнулся Браун.

В первой комнате открылась дверь, послышались неверные шаркающие шаги. Хозяин, чиркая спичкой, бормотал ругательства. Коптящий огонек задрожал у двери.

— Что, готово? — спросил Федосьев.

— Так точно, — ответил с порога хозяин. — Эх, весь керосин сожгли, — проворчал он, вдвигая в лампу стекло. Так точно, готова лошадь… — Он невнятно добавил что-то похожее на «ваше превосходительство».

— Мы тоже готовы, — сказал Федосьев. — Ну, теперь пожалуйте сюда, надо за все расплатиться.

— Да, надо за все расплатиться, — повторил, вставая, Браун. Федосьев искоса на него взглянул. «Только бы не нашла на него какая-нибудь депрессия или меланхолия, — с беспокойством подумал он, — совсем будет теперь некстати… При тусклом свете лампы лицо Брауна было мертвенно-бледно и страшно. Впоследствии Федосьеву казалось, что оба они, несмотря на внешнее спокойствие и привычный шутливый тон, были не вполне нормальны в эту долгую странную ночь.

— За сегодняшнее сколько? — спросил он хозяина и принялся отсчитывать ассигнации. Хозяин внимательно за ним следил, поверяя на лету счет. Выражение его лица становилось все более почтительным.

— Вот, получайте, — сказал Федосьев, называя цифру. — Так?

— Так точно…

— Это за гостеприимство и за хлеб-соль… Теперь, как было сказано, для вас приготовлено еще семь тысяч. Их вы получите, когда приедем… Вот они, — добавил Федосьев, показывая пачку ассигнаций. — Пять тысяч царскими, и две облигациями Займа Свободы… Облигации верные. Как раз и доход по ним подошел, видите: 16 сентября срок платежа?

— Царскими бы лучше, — ответил, почтительно улыбаясь, хозяин.

— Вот тебе раз!.. Не верит Займу Свободы! — веселым тоном обратился Федосьев к Брауну, который угрюмо молчал. — Да вы прочтите только, что на них написано, — сказал он. — Вот: «…Чтобы спасти страну и завершить строение свободной России на началах равенства и правды…» Видите? Как же вам не стыдно!..

— Царскими вернее, — в тон ему, с легким смешком, повторил хозяин.

— Вы дураку и купоны сбудете, их я вам дарю.

Браун нетерпеливо застучал слегка по столу. Федосьев посмотрел на него с веселым недоумением. «Мило шутят охранники», — так перевел он выражение лица Брауна.

— Ладно, все получите царскими, — переменив тон, сказал Федосьев. — Чемоданы вынесли?

— Так точно. Все снес из вашей комнаты, как вы приказали.

— Едем.

Они вышли. Еще не рассвело. Капал редкий скучный дождь. Было холодно, сыро и тоскливо. У фонаря стоял старый извозчичий фаэтон, на вид непосильный для клячи, которая мотала головой, косясь на вышедших из дому людей.

— Не опоздаем? — вполголоса спросил Браун.

— Никак нет, к самому отходу попадете, — оживленным полушепотом говорил хозяин, укладывая чемоданы. Он, видимо, был очень доволен отъездом гостей. — Здесь вас не обеспокоит? Этот я на козлы возьму… Пожалуйте, садитесь…

— Как бы только нас всех не задержали по дороге, — сказал Федосьев, глядя в упор на хозяина. — Или на пристани… И нам будет неприятно, да и вам тоже: не дай Господи, еще добрались бы до старых грешков, а?

— Не должны задержать… Бог милостив, — ответил, изменившись в лице, хозяин.

— Я тоже думаю, не должны… Едем.

Они сели. Хозяин застегнул мокрый фартук фаэтона и, ступив на переднее колесо, вскочил на козлы.

— «На началах равенства и правды», — пробормотал Федосьев, застегивая пальто. — «Завершить строение…» Да, эти завершили!..

Он не вытерпел и вставил крепкое слово.