— С тех пор, как он впервые сюда пришел, — последовал спокойный ответ. — Он сказал, что прибыл от Клейза. Но я знал Клейза и знал, как мы расстались. Он был фанатиком, насчет Второго Фонда, а я бросил его. Мои собственные цели были умеренными, поэтому я думал, что лучше и безопаснее заниматься своими идеями самому. Но я не мог сказать этого Клейзу, да он бы и не слушал, скажи я. Для него я был трусом и предателем, возможно, даже агентом Второго Фонда. Он был не из тех, кто прощает, и с того времени почти до самой смерти он со мной не общался. Затем, неожиданно, в последние недели жизни он пишет мне — как старому другу, — прося приютить своего лучшего и самого многообещающего ученика как соратника и вновь приняться за старые исследования.
Это было на него непохоже. Он не мог сделать этого, не находясь под чьим-то влиянием, и я начал думать, что единственной целью было заставить меня довериться агенту Второго Фонда. Так оно и оказалось…
Он вздохнул и на мгновение закрыл глаза.
Семик нерешительно вмешался:
— Что мы будем с ними делать… с этими парнями из Второго Фонда?
— Не знаю, — грустно ответил Дарелл. — Думаю, мы могли бы их изолировать. На Зоранеле, например. Их можно разместить там, а планету нейтрализовать психостатикой. Полы могут быть разделены, или, еще лучше, стерилизованы — и через пятьдесят лет от Второго Фонда останутся одни воспоминания. Или, может, милосердно было бы тихо умертвить их.
— Как вы считаете, — спросил Тербор, — мы могли бы научиться чувствовать, как они? Или это у них врожденное, как у Мула?
— Не знаю. Думаю, это развитие способностей долгой тренировкой. Судя по данным энцефалографии, такие возможности скрыты в человеческом разуме. Но зачем вам такой разум? Им он не помог.
Он нахмурился.
Хотя он ничего не сказал, мысли его кричали.
Это было слишком легко — слишком легко. Они проиграли, эти непобедимые, проиграли, как книжные злодеи, и ему это не нравилось.
О, Галактика! Когда сможет человек знать, что он не марионетка? Как может человек знать, что он не марионетка?
Аркадия возвращалась домой, и он содрогнулся при мысли о том, с чем ему придется столкнуться в конце.
Она было дома уже неделю, и две недели, а он не мог освободиться от этих мыслей. Да и как он мог? За время отсутствия из ребенка она превратилась в молодую женщину каким-то странным образом. Она была его связующим звеном с жизнью, с воспоминаниями о жене, радостными и горькими, — ведь им пришлось прожить вместе чуть дольше медового месяца.
И вот однажды поздно вечером он как можно непринужденнее спросил:
— Аркадия, почему ты решила, что на Терминусе находятся оба Фонда?
Они были в театре, на лучших местах с персональным объемным монитором для каждого. По этому поводу на Аркадии было новое платье, и она была счастлива.
Она мгновение смотрела на него, потом поспешно ответила:
— О, я не знаю, отец. Это просто пришло мне в голову.
Внутри у доктора Дарелла все похолодело.
— Подумай, — напряженно сказал он. — Это важно. Почему ты решила, что оба Фонда находятся на Терминусе?
Она слегка нахмурилась.
— Хорошо. Это Леди Каллия. Я знала, что
— Но она была на Калгане, — настаивал Дарелл. —
Прежде чем ответить, Аркадия подумала несколько минут. Что
Она сказала:
— Она знала обо всем — Леди Каллия, — и, должно быть, получала информацию с Терминуса. Разве это не звучит правдоподобно, папа?
Но он только покачал головой.
— Отец, — воскликнула она. — Я
В глазах ее отца появилось какое-то потерянное выражение:
— Это плохо, Аркадия. Плохо. Интуиция подозрительна, когда имеет отношение ко Второму Фонду. Ты ведь это понимаешь? Это могла быть интуиция — но это мог быть и контроль!
— Контроль! Ты хочешь сказать, они изменили меня? О, нет! Нет, они не могли. — Она отодвинулась от него. — Но разве Антор не подтвердил, что я была права? Он согласился с этим. Он со всем согласился. И вы нашли всю группу здесь, на Терминусе. Ведь так? Ведь так? — Она учащенно дышала.
— Я знаю, но… Аркадия, ты позволишь мне сделать энцефалографический анализ твоего мозга?
Она неистово замотала головой:
— Нет, нет! Я боюсь.
— Меня, Аркадия? Тебе нечего бояться. Но мы должны знать. Ты же понимаешь это, правда?
После этого она пыталась его остановить только однажды. Схватив его за руку, когда он включал последний тумблер.
— Что, если я другая, отец? Что ты будешь делать?
— Ничего, Аркадия. Если ты другая, мы уедем. Мы вернемся на Трантор, вдвоем, и… и нас ничто во всей Галактике не будет беспокоить.
Никогда в жизни Дарелл не делал анализ так медленно, и никогда он не стоил ему стольких усилий. И когда он закончил, Аркадия сидела съежившись и не отваживалась на него взглянуть. Затем услышала, что он смеется, и этого было достаточно. Вскочив, она бросилась в его раскрытые объятия.
Он что-то нежно бормотал, пока они обнимались.
— Дом находится под максимальной психической статикой, и твои мыслительные волны в норме. Мы их действительно обманули, Аркадия, и можем вернуться к жизни!
— Отец, — задыхаясь, сказала она, — можно нам теперь получить медали?
— Как ты узнала, что я просил избавить меня от этого? — Он отстранил ее, потом опять засмеялся. — Ладно уж. Все ты знаешь. Хорошо, можешь получить свою медаль на сцене, с речами.
— И, папа!
— Да?
— Ты можешь с этого момента называть меня Аркади?
— Но… хорошо, Аркади.
Постепенно его наполняла гордость за ту важную победу, что он одержал. Фонд — Первый Фонд — теперь единственный Фонд — абсолютный властелин Галактики. Между ними и Второй Империей — окончательным завершением Плана Селдона — не было больше никаких препятствий.
Нужно только идти вперед…
Благодаря…
22. Ответ, который был правдой
Не обнаруженная комната на не неведомой планете!
И план, замысел которого удался.
Первый Спикер посмотрел на Ученика:
