ребенок, и тебе было бы стыдно за меня. Поэтому я пишу письмо, вместо того чтобы сказать тебе, как сильно буду по тебе скучать. Даже не смотря на то, что провожу эти совершенно замечательные летние каникулы с дядей Хомиром. Я буду хорошо о себе заботиться и совсем скоро вернусь домой. На это время оставляю тебе кое-что из того, что есть только у меня. Теперь ты можешь взять это.
Он прочел письмо несколько раз с выражением лица, которое становилось все более озадаченным. Он принужденно спросил:
— Вы это читали, Поли?
Поли тотчас же начала обороняться:
— В этом уж, конечно, меня обвинить нельзя, доктор. На конверте было написано «Поли», и у меня не было другого способа сказать вам, что письмо внутри — для вас. Я не сую нос в чужие дела, доктор, и за годы, что я находилась с…
Доктор умиротворяющим жестом руки остановил ее:
— Очень хорошо, Поли. Это не важно. Я просто хотел удостовериться, что вы поняли, что произошло.
Он лихорадочно размышлял. Было бессмысленно говорить ей, чтобы она об этом забыла. В отношении врага «забыть» было бессмысленным словом. И совет, постольку поскольку это придаст делу большую значимость, произведет совсем обратный эффект.
Поэтому вместо этого он сказал:
— Вы знаете, что она странная девочка. Очень романтическая натура. С тех пор как мы договорились, что она отправиться в космическое путешествие этим летом, она была очень возбуждена.
— Так почему же никто не сказал
— Это было решено, пока вас не было, и мы забыли об этом. Вот и все.
Первоначальные эмоции Поли теперь сконцентрировались в одном, переполняющем чувстве возмущения.
— Ах, вот так? Бедный цыпленок поехал с одним чемоданом, совершенно голый и один. Сколько она там будет?
— Послушайте, не стоит волноваться об этом, Поли. На корабле для нее полно одежды. Все было договорено. Будьте добры, скажите господину Антору, что я хочу видеть его, но сначала… это тот предмет, который мне оставила Аркадия? — Он повертел его в руке.
Поли вскинула голову.
— Не уверена, не знаю. Письмо лежало на нем, и это все, что я могу вам сказать. Забыть сказать мне, на самом деле. Если бы ее мать была жива…
Дарелл сделал ей знак удалиться.
— Пожалуйста, позвоните господину Антору.
Точка зрения Антора по этому вопросу радикально отличалась от точки зрения отца Аркадии. Свои начальные реплики он перемежал тем, что стискивал кулаки и хватался за голову, а после перешел к резкости.
у Великий Космос, чего мы ждем? Чего мы оба ждем? Вызвать по видео космопорт и заставить их связаться с «Юнимарой»!
— Помягче, Пеллеас, она
— Галактика же не ваша!
— Подождите. Она умная девочка, Пеллеас, и она все до конца продумала. Нам лучше стоит проследить ход ее мыслей, пока это еще свежо. Вы знаете, что это за предмет?
— Нет. При чем здесь он?
— При том, что это приемник.
— Вот это?
— Он сделан кустарным способом, но работает. Я проверял. Разве вы не понимаете? Она дает нам понять, что участвовала в нашем разговоре. Она знает, куда направляется Хомир Манн и зачем. Она решила, что будет захватывающим отправиться тоже.
— О, Великий Космос, — застонал молодой человек. — Еще один ум для Второго Фонда.
— Исключая то, что нет причины, по которой Второй Фонд должен,
— Но мы не можем допустить, чтобы все зависело от сумасшедшего ребенка.
— Она не сумасшедшая, и у нас нет выбора. Ей не нужно было писать письмо, но она написала, чтобы мы не пошли в полицию в поисках потерявшегося ребенка. Ее письмо предлагает превратить нам все это происшествие в дружеское предложение со стороны Манна взять с собой на летние каникулы дочь старого друга. А почему бы и нет? Он мой друг почти двадцать лет. Он знает ее с трехлетнего возраста, когда я привез ее с Трантора. Это совершенно естественная вещь, и, на самом деле, должно уменьшить подозрения. Шпион не возьмет с собой четырнадцатилетнюю племянницу.
— Так. А что будет делать Манн, когда обнаружит ее?
Доктор поднял и опустил брови.
— Не могу сказать… но предполагаю, что она приберет его к рукам.
Но ночью дом был как-то слишком пустынен, и Доктор Дарелл обнаружил, что судьба Галактики в высшей степени не имеет никакого значения, пока жизнь его маленькой сумасшедшей дочки находится в опасности.
Волнение на «Юнимаре», если и затрагивало меньше людей, было значительно более напряженным.
В багажное отделение Аркадия попала, во-первых, с помощью жизненного опыта, во-вторых, из-за неудачи.
Она встретила первоначальное ускорение с невозмутимостью; и резкую тошноту, сопровождавшую первый прыжок сквозь гиперпространство, со стоицизмом. И то и другое она испытывала в космических путешествиях раньше и была к этому готова. К тому же она знала, что багажные отделения включены в вентиляционную систему корабля и, при желании, света в них достаточно. Это последнее, однако, она исключила, как чрезмерно неромантичное. Она оставалась в темноте, как и положено заговорщику, очень тихо дыша и прислушиваясь к негромким звукам, исходившим от Хомира Манна.
Они были слаборазличимыми, как это бывает, когда человек один. Шарканье туфель, шуршание ткани по металлу, скрип обитого сиденья стула, прогибающегося под весом тела, резкое щелканье пульта управления, или тихий хлопок ладони по фотоэлектрической камере.
Все же, в конце концов, отсутствие опыта выдало Аркадию. В книгах-фильмах и по видео безбилетник, казалось, имел миллион способов оставаться незамеченным. Конечно, всегда оставалась опасность задеть предмет, который с грохотом падает, или чихнуть (в видео почти всегда чихали) — это было обычное дело. Она все это знала и была осторожна. Понимала, что может столкнуться с жаждой и голодом. Для этого она приготовила взятые из кладовой консервированные продукты. Но еще оставались вещи, которые в фильмах никогда не упоминались, и Аркадия с ужасом осознала, что несмотря на самые лучшие намерения в мире, она могла скрываться в шкафу только ограниченное время.
В одноместном спортивном корабле, каким был «Юнимара», жилое пространство состояло, по существу, из единственной каюты, так что не оставалось даже рискованной возможности прокрасться из отделения, пока Манн был занят в другом месте. Она нетерпеливо ждала, когда же по звукам сможет определить, что он заснул. Если бы она знала, храпит ли он. Хорошо, что она знала, где койка, и сумела различить скрипучее ворчание пружин под тяжестью. Потом длинный зевок и вздох. Она ждала в
