— Потому что всем этим событиям есть третье объяснение. Оба, ты и Притчер, объясняли некоторые события по-своему, но не все. Я объясню вам все — если вы выделите мне время, — и довольно коротко. Чтоб вам не наскучить. Сядь, Притчер, и дай мне свой бластер. Опасности нападения на нас больше нет. Никто не выйдет отсюда и никто не зайдет сюда. Действительно никто, даже из Второго Фонда. Благодаря тебе, Ченнис.
Комната освещалась в обычной россемианской манере электрически нагретой проволокой. С потолка свисала единственная лампочка, и в ее тусклом желтоватом свете эти трое отбрасывали характерные тени.
Мул заговорил:
— С тех пор как я почувствовал необходимость следить за Ченнисом, ясно было, что я посредством этого надеюсь что-то получить. Так как он шел ко Второму Фонду с поразительной скоростью и прямотой, мы можем абсолютно обоснованно допустить — это было то, чего я ожидал. Поскольку я не получил сведения непосредственно от него, что-то должно было помешать мне. Таковы факты. Ченнис, конечно, знает ответ. Знаю его и я. Ты понимаешь это, Притчер?
Притчер упрямо ответил:
— Нет, сэр.
— Тогда я объясню. Только один человек мог одновременно знать местонахождение Второго Фонда и помешать мне узнать это. Ченнис, боюсь, что ты сам и есть человек Второго Фонда.
Локти Ченниса оперлись о колени, когда он подался вперед и сердито процедил, поджав губы:
— У вас есть прямые доказательства? Дедукция сегодня уже дважды приводила к неправильным выводам.
— Прямые доказательства тоже есть, Ченнис. Это было довольно легко. Я сказал тебе, что в разум моих людей кем-то были внесены изменения. Этот кто-то должен быть, скорее всего: а) не обращенным и б) довольно близко стоящим к центру событий. Поле было большим, но не всецело безграничным. Ты был слишком удачлив, Ченнис. Тебя слишком любили люди. Ты слишком преуспевал. Я так решил…
И потом, когда я вызвал тебя, чтобы ты возглавил эту экспедицию, это тебя не обескуражило. Я наблюдал за твоими эмоциями. Это не волновало тебя. Ты здесь немного переиграл в самоуверенность, Ченнис. Даже по-настоящему компетентный человек не смог бы удержаться от порыва неуверенности, получив такое задание. Раз твой разум удержался от этого, значит, ты был либо глуп, либо находился под контролем.
Это было легко проверить. Я завладел твоим умом в момент расслабления и наполнил его печалью на мгновение, а потом убрал ее. После этого ты рассердился с таким совершенным искусством, что я мог поклясться: это естественная реакция. Но все же не она была первой. Ибо когда я только на одно мгновение скрутил твои эмоции, на одно крошечное мгновение перед тем, как ты смог овладеть собой, — твой ум воспротивился. Это все, что мне нужно было знать. Никто не может сопротивляться мне, даже на мгновение, не обладая контролем, похожим на мой.
Голос Ченниса прозвучал низко и резко:
— Ну хорошо. Что теперь?
— А теперь ты умрешь, как человек Второго Фонда. Это абсолютно необходимо — я думаю, ты понимаешь.
И еще раз Ченнис уставился в ствол бластера. Ствол, на этот раз направленный разумом, не похожий на разум Притчера, способный изгибаться, как это было удобно ему, Ченнису. Разумом, таким же зрелым и сопротивляющимся силе, как его собственный.
А оставленный для корректировки событий отрезок времени был коротким.
Трудно описать, что за этим последовало, человеку с нормальной психикой и нормальной неспособностью к эмоциональному контролю.
По существу, вот что понял Ченнис в короткий промежуток времени до того, как палец Мула начал нажимать на курок.
Текущим эмоциональным составом Мула была твердая и гладкая решительность, совсем не затуманенная колебанием. Если бы Ченнис заинтересовался впоследствии расчетом времени с момента решения выстрелить до начала воздействия разрушающей энергии, он возможно, понял бы, что в его распоряжении оставалось около одной пятнадцатой секунды.
Во временном измерении.
В тот же самый крошечный промежуток Мул осознал, что не ощутил своим разумом никакого действия. И вдруг эмоциональный потенциал мозга Ченниса неожиданно резко возрос. И одновременно поток чистой, вибрирующей ненависти каскадом обрушился на Мула с той стороны, откуда он никак его не ожидал.
Именно этот новый эмоциональный элемент сорвал его палец с курка. Ничто другое не могло бы сделать этого. И почти вместе с изменением в его действиях пришло полное понимание новой ситуации.
Это была сцена, длившаяся намного меньше, чем ей было бы положено по степени содержащейся в ней значительности. Мул (палец убран с курка), пристально уставившийся на Ченниса. Ченнис, натянутый как струна, еще не решившийся перевести дух. И Притчер, в конвульсиях сидящий на стуле, каждый мускул в судорожном изломе, каждое сухожилие корчилось в усилии броситься вперед. Привычная деревянная жесткость его лица вдруг растворилась, и оно превратилось в неузнаваемую мертвую маску ужасной ненависти. И его взгляд был поглощен всецело и единственно Мулом.
Только словом-двумя обменялись Ченнис и Мул — только парой слов. Все остальное было совершенно открытым потоком эмоционального сознания, который лишь и является настоящим воздействием понимания между такими, как они. Учитывая нашу ограниченность в этом, необходимо перевести в слова все, что происходило с того момента.
Ченнис напряженно сказал:
— Ты между двух огней, Первый Гражданин. Ты не можешь контролировать два разума одновременно — во всяком случае, не тогда, когда один из них — мой. Итак, у тебя есть выбор. Притчер сейчас свободен от твоего Обращения. Я разорвал оковы. Он старый Притчер. Пытавшийся однажды убить тебя. Думающий, что ты враг всего свободного, правого и святого. И кроме того, знающий, что ты пять лет топтал его достоинство, заставляя унижаться. Я сдерживаю его сейчас, подавляя волю. Но если ты убьешь меня, это прекратится. И значительно раньше, чем ты сможешь привести в действие свой бластер или даже волю, он убьет тебя.
Мул понял это вполне. Он не двигался.
Ченнис продолжал:
— Если ты повернешься, чтобы восстановить контроль над ним, убить его, еще что-нибудь сделать, ты не успеешь опять повернуться ко мне, чтобы остановить меня.
Мул все еще не двигался. Только короткий вздох осознания.
— Так вот, — сказал Ченнис, — бросай свой бластер и давай опять будем на равных. Тогда ты сможешь получить Притчера назад.
— Я сделал ошибку, — ответил наконец Мул. — При нашей схватке не должен был присутствовать еще кто-то. Это внесло лишнюю переменную. Пожалуй, за такую ошибку придется платить.
Он небрежно бросил бластер и ногой пнул его в другой конец комнаты. Одновременно Притчер провалился в глубокий сон.
— Он будет нормальным, когда проснется, — сказал Мул равнодушно.
Все изменение ситуации, с того момента, когда палец Мула начал нажимать на курок, и до того, когда он бросил бластер, заняло несколько секунд.
Но каким-то краешком сознания, лишь на мгновение, Ченнис поймал едва различимый, мимолетный эмоциональный отблеск в разуме Мула. Отблеск несомненного и уверенного триумфа.
6. Один, Мул — и еще один
