совсем недавно к ним прибавились «Магазины одежды идеального размера», цепь которых раскинулась по всей стране – в них предлагались фасоны, созданные Ханной Скейдудо.

– Мне нужны манекенщицы с полными фигурами, – инструктировала Ханна рекламное агентство, когда новое направление было запущено. – Наши покупательницы хотят видеть, как одежда выглядит на таких, как они сами, а не на худышках.

Использование крупных манекенщиц в рекламе, а также в каталогах «Идеального размера», рассылаемых по почте, было революционной идеей. Ханна была убеждена, что другие производители одежды больших размеров оскорбляют клиентуру тем, что демонстрируют свои фасоны на тощих женщинах, словно желая сказать, что только на таких одежда хорошо смотрится. И она была права. Фасоны «Идеального размера» стали завоевывать признание и опережать конкурентов.

Но самым большим вкладом в успех «Старлайта» стала книга, выпущенная Филиппой четыре года назад. «Программа диеты и красоты «Старлайт» вышла уже одиннадцатью изданиями и по-прежнему удерживалась в перечнях бестселлеров в мягкой обложке. Книга открывалась краткой историей программы и личными свидетельствами нескольких известных лиц, успешно ее осуществлявших. Далее книга излагала план диеты в доходчивой форме так, что следовать ей не составляло больших усилий. Наконец, в книге был философский раздел, написанный Филиппой, и разделы, написанные Ханной и Чарми о том, как следует одеваться, чтобы выглядеть стройнее, и как правильно пользоваться косметикой.

Филиппа выпустила также небольшую книжку под названием «Гиперинсулинемия: ее причины, выявление и контроль над нею с помощью диеты». Эта книжка хоть и не стала бестселлером, но пользовалась устойчивым спросом в определенной аудитории.

Когда «Старлайт» переехал в их новую башню из стекла на бульваре Уилшир, Филиппа тоже решила перебраться из ее дома в Енчино в этот особняк в Беверли-Хиллс.

Филиппа оставила мэра и направилась к другим гостям, к ней присоединилась восторженная Чарми с бокалом вина в одной руке и шоколадным трюфелем в другой. Ее поразительный кафтан из ткани с золотыми блестками, отделанный по вырезу на шее и рукавах бельгийским, ручной работы, бисером – одно из последних самых сногсшибательных творений Ханны, – ослепительно сверкал на фоне цветущих кустов олеандра, окружавших бассейн с этой стороны.

– Прием идет великолепно, Филиппа! – сказала она. – Я знала, что он тебе удастся.

Съев трюфель и выбросив обертку в корзинку, которую услужливо подставил проходивший мимо официант, она поправила волосы, перехваченные сзади шарфиком с золочеными блестками. Глядя в спину уходящего официанта, она подумала об Иване Хендриксе. Они приглашали его на прием, но он вежливо отказался.

– Ты только взгляни на моего ребенка, – сказала Чарми, указывая на Натана, теперь уже четырнадцатилетнего неуклюжего подростка, явно чувствующего себя весьма стесненным в смокинге, который выглядел так, словно его натягивали на мальчика четыре человека. Натан крутился возле буфета, пробуя все съедобное, что только попадалось на его пути. Чарми очень опасалась, что тяжелые детские воспоминания – жестокость, очевидцем которой ему довелось быть, и алкоголизм отца – навсегда оставят на нем свои шрамы. Но Натан превратился в красивого, развитого подростка, который недавно заявил, что, когда вырастет, станет заниматься исследованиями в области генетики. Не походило и дня, чтобы Чарми не содрогалась от ужаса, вспоминая, какому риску подвергался он, да и она тоже, в свое время.

Уловив взгляд, который Филиппа бросила на окно спальни на третьем этаже, Чарми спросила:

– Почему бы тебе не подняться?

– Я не могу оставить моих гостей.

– А когда прибудет эта звезда? – Чарми подразумевала сенатора Пола Маркетти.

– Скоро, он будет здесь скоро.

После его визита в ее офис четыре с половиной года назад Филиппа и Пол стали друзьями. Когда бы сенатор ни приезжал в Лос-Анджелес, он обязательно выкраивал время, чтобы встретиться с нею, пообедать вместе, поговорить. Когда Маркетти снова вступил в гонку за сенаторское кресло и выиграл ее, он заявил в своей победной речи перед пятьюдесятью миллионами телезрителей, что своим возвращением в Сенат обязан «Старлайту», особенно Филиппе Робертс.

– Ханна говорит, ты сегодня получила весточку от миссис Чадвик, – сказала Чарми, когда они поднимались по каменным ступеням к верхней террасе, куда все еще продолжали прибывать гости. – Как там наша старая приятельница? Угомонилась?

– Она еще кладет глаз на каждого проходящего мужчину в своем пансионе.

Миссис Чадвик, которой было уже за семьдесят, наконец призналась Филиппе: «Я подумываю о том, чтобы продать дом. Люди больше не хотят жить в меблированных комнатах, им подавай квартиры. Я хотела бы жить неподалеку от моей сестры и ее семьи в Аризоне». Филиппа помогла ей продать старый дом в Голливуде и купить новый в кооперативной общине активных пенсионеров в пригороде Феникса.

Филиппе вспомнилось, как она стояла на ступенях подъезда старого дома и наблюдала, как забрасывают в кузов грузовика Армии спасения светлую мебель на тонких металлических ножках. У нее возникло ощущение, что прошлое наплывает на нее словно река. Тогда шел 1957 год, подумала она. А когда выносили разваливавшуюся аквамариновую софу, Филиппа вспомнила, как она сидела на этой самой софе и рассказывала миссис Чадвик о Ризе.

Целая жизнь прошла с той поры, а ее ребенку могло бы уже быть семнадцать лет.

– Ой! – воскликнула Чарми, когда они поднялись на террасу. – Смотри, кто наконец явился!

Когда Филиппа увидела Пола, сердце ее дрогнуло. Внезапные встречи с ним всегда усиливали ее влечение к нему. В сорок семь лет Маркетти достиг пика своей привлекательности. Он и Фрэнсин обставили свое появление на террасе, словно они были французские аристократы при дворе Людовика XV, знающие о почтении, которое вызывают у окружающих. Филиппа заметила на губах Фрэнсин ее обычную ледяную улыбку.

Филиппа впервые встретилась с миссис Маркетти, когда по приглашению Пола посетила его винный завод. Они жили в испанской гасиенде, и Фрэнсин приняла Филиппу с деланным вниманием и заученной любезностью. Когда Фрэнсин произнесла: «Вы так много сделали для моего мужа, мисс Робертс, никто из нас не мог ему помочь», Филиппа отчетливо услышала в ее голосе едва уловимую нотку ревнивого соперничества. Она задумалась, как эта утонченная Фрэнсин справилась со своей печалью после смерти Тодда. Похоже, она не прибегала ни к алкоголю, ни к деликатесам, словно наркотикам.