– Приветствую вас в моем доме, – произнесла Филиппа, обмениваясь с ними рукопожатиями.

– Мы счастливы быть здесь, – сказал Пол в то время, как его жена улыбалась и кивала собравшимся. Фрэнсин Маркетти обладала уникальным талантом: производить, где бы она ни появлялась, впечатление, что это она здесь хозяйка, даже когда сама была гостьей на чьем-нибудь приеме.

– Пол, – сказала Филиппа, – мне бы хотелось кое-что показать вам, – она мило улыбнулась Фрэнсин, – вам обоим.

– Ты иди, Пол, – сказала Фрэнсин, – тут есть несколько старых друзей, которых я давно не видела.

То был один из способов продемонстрировать окружающим, что она позволяет своему мужу уединиться с другой женщиной, не чувствуя ни малейшей тревоги. Она выдала Филиппе быстрый снисходительный взгляд и уплыла с толпой.

В который раз Филиппа должна была перебороть острый укол ревности. В конце концов, Фрэнсин Полу жена. В то время как она – всего лишь друг. Хороший друг, который иногда случайно встречается с сенатором на благотворительных базарах или открытиях галерей. Филиппа и Пол наслаждались чистыми, возвышенными отношениями, так что никакая бульварная газетенка не могла ткнуть в них пальцем. Она давно уже порывалась спросить во время их легких бесед за ужином, что он нашел во Фрэнсин. Его галльская теплота и ее аристократическая холодность казались несовместимыми, впрочем, возможно, в их интимной жизни Фрэнсин была другой.

Когда они вошли в большую, заполненную гостями гостиную, Пол сказал:

– Очень рад снова видеть вас, Филиппа. Какой у вас прекрасный дом.

– Я все еще не могу поверить, что он мой! – Она положила свою руку на сгиб его локтя. – Ну, а как вы, Пол? – спросила она небрежным тоном, желая на самом деле сказать что-то совсем другое.

Филиппа о Поле знала много: где он учился (университет в Стэнфорде, Калифорния, факультет права), каковы его увлечения (парусный спорт, классическая музыка, флорентийская живопись), какие любит книги, кинофильмы, блюда и цвета. Но она не знала ничего, что лежало глубже, что было спрятано внутри. Появлялись ли они вместе на публике или ужинали в ресторане, Филиппа поддерживала легкий, милый разговор, а сенатор угощал ее байками с Капитолийского холма. Они обсуждали разные диеты, новейшие открытия в области питания – «Что вы думаете о притикине?», – события в мире или даже просто фильмы.

Филиппа рассказывала Полу о себе почти все, даже о связи с битником Ризом. Она скрыла от него только два факта: о выкидыше, происшедшем много лет назад, и об отце-гангстере, нашедшем свой конец в газовой камере. Филиппа подозревала, что Пол создал из нее в своем воображении некий возвышенный, незапятнанный образ идеальной американской девушки, благодаря своим достоинствам поднявшейся от закрытой католической школы до штаб-квартиры корпорации. Она знала, что ее интерлюдия с Ризом не нанесет ущерба этому образу, более того, при правильной оценке даже сделает его более интересным. Но она тщательно утаивала от Пола более угнетающие моменты в своей жизни, оберегая этим не себя, а его.

Филиппа очень бы хотела признаться ему, что влюблена в него.

Но Пол Маркетти был женат великосветским браком на великосветской даме, и он поднимался по политической лестнице. Филиппа знала, что его путь к президентству прокладывали также очарование Фрэнсин, ее элегантность и связи.

Словом, Филиппа должна была упрятать свои романтические чувства к Полу как можно дальше.

Когда они поднимались по широкой парадной лестнице, Пол спросил:

– Вы узнали что-нибудь новое от вашего частного детектива?

– По правде сказать, на прошлой неделе я получила самые потрясающие новости.

Иван Хендрикс за последние несколько лет разгреб все, что только было возможно разгрести. Он проследил судьбу почти каждой девочки, родившейся в Голливуде в 1938 году в один день, или около того, с Филиппой. Тридцать семь лет назад, – сказал он. – Слишком многое стерлось из памяти людей, да и многих людей той поры уже нет».

В конце концов, у него остались лишь три линии, которые он не сумел проследить полностью. Тогда Иван вернулся к началу и провел заново некоторые изыскания. После того как он распутал две ниточки – одна женщина была замужем и жила в Бейкерсфилде, другая перебралась на Аляску, – Иван поставил на третью.

То был один из редких случаев, когда он сделал отчет лично. Пройдя по террасе, чувствуя себя немного смущенно среди окружавшего богатства, Иван осторожно опустил свое мускулистое тело на изящную железную садовую скамейку.

– Я смог выяснить в пресвитерианском госпитале Голливуда, – сообщил он, – что молодая женщина по имени Нами Дуайер родила двойняшек. Пришлось изрядно покопаться, но я узнал фамилию юриста, который оформлял удочерение одной из девочек. Найти его было нелегко, но, как бы то ни было, я разыскал Хьюмена Леви и сумел разговорить его. Он сообщил, что эта женщина – Дуайер – оставила одного ребенка себе. Куда она потом с ним делась, Леви не знал. Второй ребенок был передан чете Синглтон за тысячу долларов.

Филиппа была ошеломлена: Джонни купил ее за тысячу долларов. Тогда, в 1938 году, это была куча денег.

– У меня есть сестра?

– Сестра-близнец, мисс Робертс. И, при условии, что она жива, я полагаю, что сумею найти ее.

Поднимаясь по лестнице рядом с Полом, Филиппа сказала:

– Сейчас Иван находится в Нью-Мехико, он идет по следу Дуайеров. Он получил информацию, что они где-то там живут в трейлерном городке. Вы это можете представить, Пол? Сестра! Близнец! Может быть, мои родители все еще там. Может быть, через несколько дней или через несколько недель я буду присутствовать при воссоединении семьи в Альбукерке!

Они свернули в холл, застланный коврами. Обшитые деревянными, в тюдоровском стиле, панелями стены украшали старинные натюрморты и картины на охотничьи темы. Филиппа купила дом со всей