l:href='#n_41'>[41] или что-то в этом роде. И еще, она слишком современна… И цвет неверный…

– Ты считаешь, что нужен черный?

– Я не знаю, она никогда не снималась в цветных фильмах. Пусть будет темный, просто темный.

Дверь гостиной распахнулась, и вошла Банни; у нее были воспаленные глаза, потому что после того взбудоражившего звонка Фриды она так и не заснула. Банни тут же утратила всякую депрессию и стала строить планы. Когда Фрида изложила ей свою идею, Банни подумала, что та сразу придет к ней, чтобы обсудить дальнейшую стратегию. Но, хотя Фрида сказала, что будет у нее вот-вот, на самом деле она объявилась лишь через несколько часов. Если бы Банни не знала Фриду так хорошо, она могла бы поклясться, что в хижине Фрида была не одна.

– Дорогуша, – Фрида вскочила с места. – Что ты смотрела?

– «Робин Гуд» и «Ее неправедные пути». Я чуть не ослепла, глядя на экран.

– Изобрази нам что-нибудь.

Все уселись вокруг в ожидании, пока Банни войдет в роль. Хелен, Сэм и Джанина уставились на нее, не веря своим глазам. Фрида говорила им, что Банни сделала несколько пластических операций, но они никак не ожидали увидеть такое. Она стала красавицей. Сэм не мог дождаться, когда сможет вернуться к своему блокноту, Хелен к своим парикам, а Джанина к платью. Когда Банни прошлась по комнате, сделав свой знаменитый жест – вскинув голову, маленькая аудитория разразилась аплодисментами и восхищенными возгласами.

– Прекрасно, а теперь пошли! – воскликнула Фрида, хватая свою сумочку и беря Банни под руку. Нельзя было терять ни минуты: рождественский бал должен был состояться завтра вечером.

– Куда мы идем? – спросила Банни.

– Снова в кино.

Банни устало улыбнулась. Откуда, черт возьми, у Фриды вдруг взялось столько энергии? Но это неважно, учитываться будет только результат. А когда Банни напомнила себе о тайном заговоре, который предприняли она и шесть ее единомышленников, о сенсации, которую они преподнесут завтра вечером на балу, ее апатию как рукой сняло, и вместе с Фридой они поспешили в кинозал, чтобы провести еще несколько часов с Марион Стар.

Царица Клеопатра нежилась в огромной мраморной ванне, заполненной козьим молоком, которое едва закрывало ее груди. Когда она поднимала рукой волну, молоко расплескивалось, обнажая соски. Потом царица пригласила двух своих служанок тоже раздеться и присоединиться к ней. Крупным планом камера показывала, как падают к ногам предметы одежды, как нежные ступни опускаются в молоко, звучала эротичная музыка, намекающая на то, что происходило в ванной между египетской царицей и ее служанками.

Для Андреа этого было достаточно, поскольку вчера она уже посмотрела «Ее неправедные пути». Она собрала свои вещи и вышла из зала. Чтобы пробраться к выходу, ей пришлось перешагнуть через ноги Фриды Голдман и Банни Ковальски. Поскольку это был один из звуковых фильмов Марион Стар, она надеялась увидеть что-то более значительное, но быстро осознала, что это всего лишь еще одна картина, созданная для того, чтобы пощекотать похотливое любопытство публики.

Андреа вернулась в Китайскую комнату и устроилась в большом кожаном кресле с подлокотниками. С собой она принесла дневник Марион.

«Когда пришло звуковое кино, – писала Марион, – Голливуд охватила паника. Появилась масса невысказанных вопросов. Кто будет сниматься в звуковых фильмах, а кто нет. У многих из нас были плохие голоса, многие из нас просто не умели играть. Так много ведущих актеров и актрис были ведущими лишь потому, что хорошо смотрелись на экране, а не потому, что могли играть. Мой дорогой Декстер уверял меня, что я могу не волноваться, что я буду хороша и в звуковых фильмах. Он сказал, что готовит картину специально для меня, с музыкой, диалогами и тому подобным. Меня это напугало. Мне было всего двадцать два года, и я все еще не верила в себя.

Но я выжила, у меня получилось и в звуковом кино. Не всем из нас это удалось. Бедняга Джон Джильберт… Я думаю, не стал ли он жертвой саботажа, как некоторые поговаривали? И мой красавчик Руди Валентино так никогда и не появился в звуковых картинах: у него был слишком сильный итальянский акцент, никто его не мог понять. Я оплакивала его вместе со всем миром, когда он умер. Он был такой хороший друг и изысканный любовник. После смерти Руди был оклеветан людьми, которые называли его «розовой пуховкой для пудры», но это были всего лишь их безосновательные и ревнивые сплетни, ничего более ошибочного и представить нельзя. Дорогой Руди был безмерно чувственным, и он знал. О! Он знал! – как ублажить женщину.

Но вернусь к звуковым фильмам. И в самом деле, публика сходила с ума от моего голоса. «Варьете» писал, что он напоминает о норке. В 1929 году Рэмси поставил самый дорогой фильм всех времен «Царица Нила», в котором я была звездой. Именно для этой картины он заставил меня отработать знаменитый жест – вскидывать голову, который стал моим автографом. Когда «Царица Нила» вышла на экран, это произвело сенсацию.

Это также сделало меня самой высокооплачиваемой актрисой в мире и таким явлением в Голливуде, что Рэмси рассудил, что пришла пора нам стать любовниками.

В этом не было никакой романтики, никаких прогулок под луной, никаких чудес в атмосфере, которые он использовал в своих фильмах. Просто однажды, как только мы кончили ужинать, он сказал: «Пойдем в постель». Оглядываясь назад, я думаю, он специально так долго готовил меня, чтобы я была достойна его. Такой человек как Декстер Брайант Рэмси не мог спать с любой женщиной. Он заводил романы с леди титулованными или выдающимися. Гертруда Винклер, дочь торговца обувью во Фресно, не отвечала высоким требованиям Рэмси. Но теперь я была Марион Стар: теперь я могла украсить его постель.

Странно и думать, что после всех этих мужчин, с которыми я спала, я буду так нервничать в первый раз с Дексом. Я была застенчива, как невеста, и едва не отказалась снять мою ночную рубашку. Декстер это сделал за меня. Фактически он сорвал ее с моего тела. Это буквально поразило меня и немного напугало. А когда мы занялись любовью – неужто кто-нибудь может так назвать то, что мы делали? – это больше походило на изнасилование. Я была слишком молода и, несмотря на мой постельный опыт, слишком наивна, чтобы понимать тогда, что, обладая в течение пяти дет надо мной гипнотической властью, Рэмси все еще нуждался в укреплении своего господства.

После этого мы стали королем и королевой Голливуда. Нам все поклонялись, для нас не было ничего невозможного. Мы правили этим миром из нашего любовного прибежища на Маунт-Сан-Джесинто, где мы устраивали приемы, на которые приглашались лишь самые избранные.