движения резкие. Точь-в-точь как у её мужа, когда у него Нерв шалил.

— У вас что, у всех зубы?

— У кого зубы, а у кого уже и выпали, — прошепелявил один, самый гнусный из них на лицо. — Нерв может и в челюсть перейти, коли зубов мало. Смотри!

Краснославна не стала смотреть. Одно дело пода кузнеца и совсем другое — то гнилое отверстие, что демонстрировал ей этот беззубый. Хрустомудр насчёт особенной дружины ничего не говорил, и она хотела уже спровадить незнакомцев до утра, но тут ей в голову пришла одна мысль…

— Ну вот что. В дружину будете вступать на следующей неделе, на молодой месяц. А пока для вас есть дело. Заплачу серебром!

Хитрожоп ещё раз проверил, крепко ли подпёрта дверь. Стоявшая на посадском отшибе банька, в которую посадили князя, была небольшая, но из хороших брёвен, крепкая и оконце имела всего одно. Его даже пришлось расширять, потому как у князя голова была отнюдь не маленькая, а с раздувшейся щекой и того больше. Замысел был таков: людей из близлежащих домов временно выселяют, князь заходит в баню, просовывает голову в окошечко, тут на него надевают хомут, чтобы он голову не мог обратно втянуть, а на случай, если втянет, дверь бани подпирается двумя толстенными брёвнами. В общем, даже разгневанный, князь выбраться сам не сможет, когда же боль утихнет, его выпустят. С хомутом, правда, были проблемы, всё же у князя шея не как у лошади, нужен был хомут поменьше, а где взять? На счастье, вспомнили, что у княжьих отпрысков есть маленькая злая лошадка, по прозвищу Пони. У этой-то Пони хомут и взяли. Князь чуть не плакал от унижения, но захомутать себя всё же позволил. А теперь его ещё и заперли.

Дверь была подпёрта надёжно, и Хитрожоп вернулся к окошку с княжьей головой. Зубное дело ещё не началось, а Хрустомудрова голова выглядела недобро, ругалась, говорила, что передумала, требовала отпустить. Хорошо, что они всех слабых духом приближённых отослали подальше, остались только самые закаленные и опытные дружинники и бояре, те, кто понимал, что если поддаться на угрозы, отпустить сейчас Ужасного, дальше будет только хуже.

Привели бледного как смерть кузнеца. Чтобы мог по-человечески работать, напоили его до свинского состояния. Послеблуд, выслушав очередную порцию княжьих проклятий, предложил хлебнуть и Хрустомудру. Голова согласилась, выпила чуть не целый жбан, но потом снова потребовала её отпустить:

— Княжью волю не чтите, гниды! Освобожусь, всех передавлю!

— Грозный княже! — не выдержал Хитрожоп. — Посуди сам, разве можем мы твоей воле перечить?!

— Тогда отпустите, сучьи дети!

— Так ведь ты не просишь нас отпустить.

— Как это? — удивился Хрустомудр и даже перестал сквернословить.

— Да ведь это только твоя голова требует отпустить. А тела ведь мы не видим. Может, тело руками там размахивает, не хочет, чтобы голову отпускали? Как князь без княжества, так и голова без тела — не могут друг без друга! Что же, мы будем голову слушать, а тело обижать?

Хрустомудр выпучил на него не заплывший глаз и долго молчал. Но когда кузнец начал позвякивать раскладываемыми инструментами, снова взвыл:

— Тут какой-то обман! Вы зайдите в баню, посмотрите на тело! Может, оно тоже хочет, чтоб его отпустили!

— Не можем. Когда ты целый ещё был, строго настрого приказал, чтобы заперли и не отпускали, пока зуб не вырвем. А приказ целого князя всегда сильнее приказа его половинки. Тут же — только голова, даже трети нет.

Голова не нашлась, что ответить, обречённо поникла, наблюдая, как кузнец щёлкает клещами, проверяя их хваткость. Клещи выглядели столь хватко, что даже Хитрожопу стало нехорошо. Бояре и дружинники попятились и не останавливались до тех пор, пока не скрылись за забором в конце огорода. Оттуда они и сверкали наконечниками копий, на которые собирались насаживать Нерва, коли тот выскочит. Хитрожопа подвело любопытство. Он спрятался за углом бани и стал наблюдать.

Кузнец подходил трижды. Но голова всякий раз отгоняла его плевками и проклятиями, а уж о том, чтобы залезть в плотно смыкаемый, в случае опасности, княжеский рот, и речи быть не могло. Людота повздыхал и взялся за зубило. Но и зубилом примериться никак не удавалось, руки тряслись, голова металась из стороны в сторону, хомут скрипел, банька сотрясалась.

Кузнец решил тогда просто ударить молотком. Хитрожоп сразу засомневался, удастся ли с одного удара попасть, да ещё и князя зуба лишить. Засомневался и кузнец, сменил молоток на кузнечный молот — среднего размера кувалду. Когда он замахнулся, голова уже не орала — выла. Хитрожопу стало страшно, он даже закрыл глаза и присел…

А в следующий момент раздался удар, и такой нечеловечески ужасный вопль, что волосы встали дыбом, скинули шапку. Потом баня громко затрещала и ушла из-под плеча. Хитрожоп открыл глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как расходятся венцы, выскакивают из пазов брёвна, разваливается, раскатывается сруб…

Он подскочил и, напрягая все силы, помчался прочь. Впереди мелькали спины утекающих дружинников.

Остановился бастард, только когда вбежал в городские ворота и убедился, что они заперты за его спиной. Приближённые князя метались тут же. Кто поотважнее, лезли на стену, смотреть, не бежит ли вслед их благодетель, кто поблагоразумнее — укрепляли ворота. Тем временем в городе забил набатный колокол, началась паника. Горожане спешили к стенам во всеоружии, но что делать — не знали, метались бестолково, не слушая бояр и воевод. Порядок удалось навести, только когда приехала княгиня. Она так верещала, что народ подчинялся, лишь бы она замолчала. По-своему, по-бабски, командовала она лихо. Вскоре, вслед за ней, Хитрожоп тоже поднялся на стену.

Посад горел. Те, кто не успел скрыться за городскими стенами, метались, словно тараканы, бросались в реку, прятались в погреба. В дыму время от времени показывалась фигура князя, бросавшегося на каждую живую душу, что попадалась по дороге. Но живые души скоро кончились, и князь затрусил к воротам. Со стены он казался маленьким и не очень грозным, но рядом шагала его слава — раза в три больше ростом и совершенно жуткая на вид. На стенах запричитали, как на похоронах.

— Оооткррруыыыаайеее! — свирепо прорычал у ворот великий князь, размахивая окровавленной кувалдой.

Все, конечно, поняли, что он требует открыть, но выполнять распоряжение не спешили.

— Оооткррруыыыаайеее, пии пии ать уе! — Хрустомудр ударил в створки. Потом сотряс ворота молотом ещё раз, другой — и забил по ним так, что только щепки полетели. На стенах вновь началась паника.

Стольный Древень не раз подвергался осадам, и тараном его ворота пытались разбить дважды. Но крепкие ворота делали венеды, и враги уходили не солоно хлебавши. Таран не брал, а кувалда обезумевшего от боли князя пробивала себе дорогу.

— Княгиня! — бухнулись в ноги Краснославне местные мужики. — Дозволь, мы на него камни сбросим, а то ведь разобьёт ворота!

— На моего мужа — камни!? — Хитрожоп увидел, как щёки княгини зарделись от гнева. — Да я вас сама сейчас к нему сброшу! Чтобы и пальцем тронуть не смели своего государя!

Мужики побледнели, попадали на брюхо, отползли, насколько позволяла стена. Больше никто ничего не предлагал, но по мере того, как поддавались ворота, народ снова начал роптать. Общая мысль была ясна: твой муж, тебе и успокаивать.

— И успокою! — гордо вскинула голову Краснославна. — Эй, там, зовите опричников!

Кто знал, о чём речь, помчались выполнять распоряжение. Вскоре с княжеского двора привели каких-то унылых людей, одетых во всё чёрное. Подпоясанные толстыми железными цепями, с тяжёлыми веригами на руках и ногах, какие обычно носят каторжники, выглядели они более чем странно. Народ в недоумении стал собираться вокруг. Хитрожоп тоже не мог взять в толк, как эти несколько человек, даже одетых в чёрное, смогут справиться с их благодетелем. Эти, в чёрном, даже силачами не выглядели, свои вериги еле таскали.

— Подать им по чарке! — распорядилась княгиня.