или на Фобосе в «одиннадцатой».

— Человек Фролов, — то, что на жестковатом ррокском языке говорят его фамилию, Иван Петрович понял не сразу.

— Человек Фролов, — повторили вызов.

Иван Петрович несколько нескладно и сумбурно встал с кресла, положил инфопанельку и отправился в приоткрывающиеся двери.

Помещение, куда он попал, было небольшим: длинный выгнутый полукругом стол, несколько кресел различной формы, как и в фойе. На вид единственное различие — не пластиковых, а отлитых из чего-то мягкого. По другую сторону стола сидело двое сипианцев. Чарг, несколько похожий на древних динозавров, с коричнево-кремовыми чешуйками, и долуг, напоминающий многоножку без хитинового покрова, обтянутую нежнорозовой кожей.

— Садитесь, — проскрипела многоножка.

Иван Петрович послушно сел и, не зная куда деть руки, положил их на коленки, как маленький.

— Иван Петрович Фролов, уроженец планеты Земля Солнечной системы? — спросил чарг.

Его маленькие ручки теребили некий блестящий прибор — вероятно, пульт управления компьютером.

— Да, — ответил Иван Петрович.

Чарг побегал когтистыми пальцами по приборчику, и на стене позади сипианцев появилась анкета Фролова, заполненная автоматом при отлете из Солнечной системы.

— Так, так, значит, вы врач? — проскрипел долуг. Долугский Иван Петрович знал, но понимал пока еще с трудом.

— Да, — снова ответил Фролов.

«Травматолог, — добавил уже мысленно. — Специалист по регенерации кожных покровов».

— Ваша причина эмигрировать так далеко от родины? — чарг продолжал играть с пультом.

— Невозможность существовать в новом монокультурном государстве.

«Что я говорю? — ужаснулся Иван Петрович. — Они ж меня сразу в неблагополучные запишут!»

— У вас отмечен конфликт с властями на почве попытки возвысить культуру… русскую?.. бывшей страны России. Что ж, вы честны, — долуг покачивал множеством отростков-щупалец.

«По-моему, так они выказывают одобрение. Или неодобрение?» Пальцы Ивана Петровича начали отыгрывать на коленях некий мотив. Он спохватился и сложил руки на груди. Подумал, вновь опустил руки на колени, переплетя пальцы, сжав их в один комок.

— Почему вы хотите эмигрировать именно на Сипион? У нас строгие критерии для эмиграции. Вам придется пройти процесс мимикрации в одну из четырех разрешенных к проживанию рас. Вы знаете наши языки?

— Да, — ответил Иван Петрович и повторил на долугском, ррокском и сдаци. — У вас довольно жесткие требования для желающих поселиться на Сипионе, но, как вы, конечно, знаете, атмосфера Сипиона для землянина почти родная. К тому же, после освоения колоний на вашей планете нет проблем перенаселенности, как, скажем на Венере или Гнеии.

— А не связано ли это с тем, что Сипион не выдает своих жителей в случае запроса с родной планеты эмигрирующего? — прервал чарг.

Иван Петрович осекся и замолчал. Что тут скажешь? Может быть, надо соврать? В конце концов, тут решается его дальнейшая судьба, да и обман такой незначительный. Сказать: не знаю, и все. Кто докажет обратное? Фролов почувствовал, что начинает краснеть.

Долуг смотрел на него тремя парами немигающих глаз. Стать таким же. Измениться внешне, не меняясь внутренне. Иван Петрович вдруг испытал непонятное ощущение неправильности происходящего. Нереальности творящегося. Бежать от лжи, дабы плодить ее самому?

— Наверное, все-таки связано, — сказал он прямо в эти черные точки.

Потом посмотрел на чарга. Тот перестал ощупывать блестящую штучку, чуть наклонил голову и внимательно наблюдал за ним.

Повисла несколько неудобная тишина. Фролов понимал, что его изучают, внимательно и досконально, словно под микроскопом. Отыскивая малейшие несоответствия, чтобы было проще поставить в анкете на эмиграцию: «Отказано».

— Я выступил на митинге и прочитал стихотворение одного землянина, русского, жившего много лет назад. Разве есть в этом грех? — вдруг сам спросил Иван Петрович. — Разве должны мы забывать лучшее, угождая усредненной серости, пришедшей к власти?

«Ну, вот ты и подписал себе депортацию на далекую родину, Иван Петрович».

— Хорошо, — проскрипел долуг, — вы знаете наши правила. В кого бы хотели мимикрировать в случае… — он на секунду замолчал, — положительного рассмотрения вашей заявки?

Отвечать Фролову уже не хотелось. Хотелось уйти из этой комнаты, где так неудачно разыгрался последний акт ужасного фарса под названием «Жизнь и муки Ивана Петровича Фролова».

Уйти в «карантинник», остаться наедине с самим собой. Лечь спать и не думать, что делать дальше. Пока, хотя бы.

Сипионцы ждали.

— В чарга, — ответил Иван Петрович из вежливости.

— Спасибо, пройдите в блок временного содержания. Вас известят о решении комиссии в течение кварты.

Иван Петрович встал, чуть поклонился по старой привычке и на деревянных ногах покинул кабинет.

Он шел за выскочившим невесть откуда роботом-проводником, и было отчего-то очень тоскливо на душе. Словно предал он только что свою Россию, свое несуществующее более отечество, поглощенное метакорпоративным правительством Земли. Запретившим многое из того, чем он жил, многое из того, что он и называл для себя — Родина.