трогать своей элиты, отнять у других народов, как это делал Гитлер. Тогда нужна война. Если она быстрая и победоносная, то общество возносит тирана в ранг полубога. А если затяжная война, и при этом много гибнет солдат, возникает недовольство в массах. Тут уж тиран держись; можно потерять власть, или даже голову. Сталин выбрал первый вариант, менее рискованный. Поэтому и победил, и прожил до своей естественной смерти. Хотя, это тоже спорно. Уйти ему могли помочь его соратники. Но я думаю, топор гильотины ему снился часто.

В это время открылась дверь, и проводница занесла чай. Наступила тишина. Вера Павловна с шумом втягивала в себя чай со стакана и все приговаривала:

— Вкусный чаек.

— А вы туда коньячку налейте, ещё вкуснее будет, — подсказала Марина. Затем взяла бутылку налила себе, Бурцеву, а затем Вере Павловне. Та отхлебнула чай, затем подняла глаза и поглядела на Марину.

— И в правду вкусно, никогда так не пила. Вот уж поистине говорят: «век живи, век учись». Никогда не пробовала чай с коньяком. Даже не представляла, что так можно пить.

Ранее выпитый коньяк, а после него чай, разогнал кровь, Марина, разомлев, всё ближе прижималась к Бурцеву.

— А вы интересный мужчина, и к тому же не глуп, что весьма редкость среди вашего, военного брата, — сказала комплемент Марина.

Вера Павловна улыбнулась.

— Вы неверно информированы о военных, — молвил Бурцев. — Судя по всему, ваш муж к военным не принадлежит.

— Нет, он прокурор.

— А, опричник, слуга сатрапа.

— Нет, он слуга закона.

— Не имею никаких претензий лично к вашему мужу, но многие из них действуют по понятиям, а не по закону.

— В чем-то вы правы, но их заставляют так делать.

— Кто?

— Кто, кто, — улыбнулась Марина, — дядя в пальто. Система. Вышестоящая власть. Я работаю в суде. Многие дела разваливаются, не дойдя до суда, хотя преступник имеется явно на лицо. Звонки сверху не дают. Крупные преступники, вагонами воруют, имея связи на верху, уходят от Фемиды.

— Вот видите, Марина, сами же и подтверждаете, а со мной не хотели соглашаться. Это же одна банда, только пахан на верху, а кто пониже, воруют и с ним делятся. Он их прикрывает.

— Выходит так. Зато по мелочам план выполняем. Помню, одного паренька судила. Пописал не там, где надо. Милиция задержала и составила акт о нарушении общественного порядка и направила в суд, до суда просидел полгода. Дел мелких много, судить не успеваем. На суде выяснилось, что он должен был заплатить штраф, а у него денег нет. С завода за пьянку выгнали, из общежития тоже. За бродяжничество не привлечёшь, недавно работал.

— Выходит, нечем возместить государству ущерб, — засмеялся Бурцев.

— Оно то так, только за эти полгода он больше сожрал, чем сам нанесенный ущерб того стоит. Страшно то, что кругом сплошное равнодушие.

— Ну и что вы присудили ему?

— Адвокат хороший попался, внес за него штраф, и парня выпустили. Только таких альтруистов мало, чтобы свои платить, зарплаты-то небольшие. А с «несунами» сколько судов?! По полгода в изоляторах сидят. Осудим условно, и уходит он на другое предприятие и снова тащит. А откуда они появляются, какие причины, что толкает людей на это, никто не хочет анализировать. Не хотят думать, что зарплаты маленькие, что в магазинах шаром покати, и что нет иного пути прокормить семью.

— Вот видите, Марина, всё-таки мы пришли к общему знаменателю, что судить надо не «несуна», а систему, породившую его, и тех бандитов, стоящих во главе этой системы.

— Вы, до какой станции едете? — спросила Вера Павловна.

— Я до конца, — сказал Василий.

— Выходит всем до конца, — сказала Вера Павловна. — Ну что, молодежь, хватит языками молоть. Все равно от вашей работы муки не прибавится, хлеба не испечёшь. Пора спать ложиться.

Когда все улеглись, Марина выключила свет, пожелав всем спокойной ночи. Бурцев лежал наверху, долго не мог уснуть. Свет фонарей от несущихся мимо полустанков на мгновение вскакивал в окно. Скользнув по бутылкам стоящим на столике, отражался от них и исчезал где-то в потолке.

— Почему мы так бедно живем, — думал Василий. В стране, много запасов золота, нефти, алмазов, а люди так бедно живут. Ради какого светлого будущего народ терпит такую нужду. Вера Павловна, тихо сопевшая внизу, может и не доживет до него. Не может, а точно не доживет. Человек, который пытался строить вместе со всеми этот социализм, был лишён свободы. А те, что боролись за чистоту этого социализма, ее лапали, насиловали, сытно ели и кричали о светлом будущем. Царь держал людей в нищете. Вся Европа развивалась, весь цивилизованный мир двигался вперёд, а в России царило средневековье, рабовладельческий строй. Нашелся один прогрессивный монарх, который отменил крепостное право, за что борцы за «освобождение народа» убили его. Ну и что в итоге? Пришли эти освободители к власти, столкнули свой народ лбами. В гражданской войне погибли миллионы невинных людей. Отобрали у крестьян все, что они нажили своим трудом, обозвали их кулаками, уничтожили и забрали последние крохи хлеба. Крестьянин пух и умирал с голода. Тех, кто пытался бунтовать, как тамбовские крестьяне, душили газом и расстреливали. Вот они подлинные «освободители народа». Сталин миллионы загнал в лагеря — не преступников, и даже не людей богатого сословия — с этими они с Лениным разобрались ещё в гражданскую войну, а бедных обездоленных граждан. Многие из них молодые, родившиеся для созидания и жизни, так и сгнили в лагерях, не увидев объявленного светлого будущего. А люди толпились у его ног, называли вождём и любимым отцом, плакали на его похоронах. Многие были задавлены в толпе, рвущейся проститься с любимым тираном. Так, что же мы за народ такой? Бурцев вспомнил, как он в одно время был близок с Леной. Отношения у них были настолько близки, что она дала ему ключ, и он свободно ходил к ней домой. Лена работала в архиве, писала диссертацию. Однажды он пришёл к ней, Лены дома не было. Он увидел на столе среди кучи бумаг папку. Это Ленкина диссертация, — подумал он. — Прочитаю, о чём она пишет. То были копии неопубликованной переписки Ленина. Ленин пишет Фрунзе: «Поголовно истребить казаков». Письмо Дзержинского Ленину в декабре 1919 года «В плену находятся тысячи казаков». В углу резолюция Ленина — «Расстрелять всех до одного». Там были письма, в которых Ленин писал об истреблении народа. Например: «Сжечь Баку полностью». «Брать в тылу заложников, ставить их вперед наступающих частей красногвардейцев, стрелять им в спины. Убивайте чиновников, богачей, попов, помещиков, выплачивайте убийцам по сто тысяч рублей». Он зачитался и не заметил, как вошла Лена.

— Ты зачем это взял?

— Хотел прочитать, думал твоя диссертация. Это правда, Лена?

— Это копии подлинных документов. Я не внесла их в диссертацию, за такой труд власти голову снимут. Отложила, чтобы сжечь.

— Можно я ещё почитаю?

— Читай, но никому ни слова об этом. Он начал читать дальше. Вот вождь громит русскую православную церковь. Приказ от 25 декабря 1919 года. «Мириться с Николкой (Николай угодник) глупо, надо поставить на ноги всё ЧК, чтобы расстреливать не явившихся людей из-за Николки на работу». Так кто же он — без суда и следствия, расстреливающий пленных, больных или верующих, не вышедших на субботник? Даже в опубликованных статьях он называет русских держимордами. Это человек, родившийся в России и истребивший столько русского народа? Внук бедного еврея Бланка, мать — помесь еврея со шведкой, отец — калмыка с чувашем. Так, может, поэтому и живет народ так, потому что у трона разные инородцы толпятся. Цари с их матерями да женами исключительно заморских кровей. Да заморские царицы с их фаворитами Биронами, да наставниками Остерманнами. После Романовых правил помесь калмыка с евреем, затем тридцать лет грузин. Так откуда же может быть любовь к русскому народу, если в семьях им с материнским молоком прививалась к нему ненависть. Вот они, добравшись до трона, ввергают страну в хаос, уничтожая миллионы ненавистных им славян. И как ни странно, такому убийце стоят тысячи памятников и, как фараону, на Красной площади стоит гробница. Древний мир какой-то. А те, после них, Хрущев да