И Половцева прорвало.
— Слушай, Андрюха, а мне тут такая ерунда приснилась, ну просто я не могу! — быстро затараторил литератор, пытаясь удержать свой вдруг переставший подчиняться ему голос, который то и дело срывался на фальцет. Половцев в диком темпе пытался сказать сыну все, что хотел сказать. При этом он глотал буквы, слоги и даже целые слова. Речь его была несуразна, чудовищна, даже безумна. И при этом он, как безнадежно больной человек, как последний идиот из психушки, улыбался, улыбался, улыбался, растягивая губы до самых мочек ушей, наконец осознав, что такое дикий телячий восторг.
— Давай, иди есть! — смеясь, воскликнул Андрей.
— Нет, ты послушай! Это же кино, настоящее кино! И ты там был! — Половцев вскочил с дивана и, подбежав к сыну, первым делом потрогал его: настоящий ли? Ощутив крепость костяка и на всякий случай хлопнув его по плечу (а вдруг лопнет, как мыльный пузырь, или рассеется, как дым?), он закрутился по комнате. — Ну я напишу об этом, ну я им всем покажу! Слушай, Андрюха, сейчас я тебе такое расскажу!
Пробегая мимо платяного шкафа, литератор бросил беглый взгляд на зеркало и замер.
Из зеркала на него смотрел человек с опухшим и разбитым лицом. К тому же этот человек был абсолютно седой. Редкие кудри его были белы, как снег. Только сейчас Половцев заметил, что кисть правой руки у него перевязана. Вмиг онемевший литератор по-детски беспомощно смотрел на свой искаженный образ.
— Андрей, — едва слышно прошептал литератор, — кто это?
— Это ты…
— Так значит… все это не сон? — Половцев обернулся и посмотрел на сына глазами, полными отчаяния и какой-то смертельной усталости.
— Не будем папа, — спокойно сказал Андрей. — Зачем? Ведь ты есть… и я есть, и все это вокруг тоже есть… Пойдем рубать картошку, а? — мальчик подошел к отцу и, улыбаясь, заглянул ему в глаза. — Ну пойдем!
— Пойдем… — неуверенно ответил Половцев, всматриваясь в сына, такого родного… и все же такого незнакомого. — А червяки? — спросил вдруг, сам не зная почему, литератор и робко улыбнулся.
Открыв глаза, Елена Максимовна долго не могла понять, где она находится. Вдоль зеленоватых стен стояли койки, на одной из которых кто-то стонал. Слабый свет раннего утра проникал с улицы через большое окно. Сильно пахло лекарствами. Елена Максимовна поняла, что находится в больнице и к ней сразу же вернулась реальность.
Нет, ей не нужна была эта больничная явь, явь, в которой она еще существовала, но в которой уже не было ее сына. Она зажмурилась, но сон уже ушел. Сон, в котором она видела своего Андрея и Половцева. Они ловили на озере рыбу. Все было так, как рассказывал ей когда-то сын: резиновая лодка, панамы на головах, удочки и полный штиль на воде. Она стояла на берегу, а они все плыли и плыли к ней навстречу, плыли и не могли приплыть. Они были далеко от нее, но зато они были…
Елена Максимовна села на кровати и, стараясь не реагировать на головную боль, стала искать обувь под койкой. На стуле у соседней кровати, на которой спала какая-то грузная женщина с открытым ртом, лежал больничный халат.
Елена Максимовна, стараясь не выпустить из головы память сна, не расплескать его чудесные детали, завернулась в этот халат и извлекла из-под стула разношенные тапки. Выйдя из палаты, она прямо и немного замедленно, вытянув перед собой руки, пошла в конец коридора. Дежурная сестра, которую Елена Максимовна миновала, даже не повернув в ее сторону головы, спала, как ребенок.
Маленькая майорша вышла на больничный двор и, сориентировавшись, пошла к метро. Она шла, шлепая по асфальту чужими тапками, и не давала страшным мыслям о смерти завладеть ее мозгом. Не давала, потому что сон, его отголоски и краски были еще сильнее этой еще только наливающейся утренним светом действительности.
В метро Елена Максимовна сказала контролеру, что ушла из больницы, потому что смертельно устала и соскучилась по сыну. Женщина в форменной одежде пристально посмотрела в глаза майорше и тут же отвела взгляд, буркнув: «Проходите!»
Елена Максимовна доехала до Девяткина в пустом вагоне, забившись на крайнее сиденье и закрыв глаза.
На платформе, где ее и еще несколько десятков пассажиров уже поджидала электричка, она улыбнулась огромному желтому шару восходящего солнца.
«Как странно, ведь я была майором, у меня даже китель в шкафу на плечиках! — неожиданно пришло ей в голову. — Зачем?!»
И это «зачем» вдруг, как молния, прошило маленькую майоршу насквозь, высветив ее изнутри. И Елена Максимовна засмеялась.
Уже несколько пассажиров перешли в другой вагон — подальше от «чокнутой», а она все смеялась, сидя в одиночестве у окна стремительно летящей к сосновым лесам электрички. Когда сил смеяться у Елены Максимовны не осталось, она заплакала.
В Васкелове она вышла на платформу, забыв в вагоне больничные тапочки. Елена Максимовна улыбалась, но эта улыбка была улыбкой мертвеца.
Около получаса она медленно брела по обочине шоссе, то и дело спускаясь в придорожную канаву и рассматривая сосновые шишки. Прежде она никогда не видела сосновых шишек. Набрав их полные карманы, она несла теперь свое сокровище на дачу, чтобы показать их маленькому Андрею.
Не дойдя до дома полкилометра, Елена Максимовна свернула в лес: там за этим лесом и болотом было озеро с лодкой и Андреем, которое она видела во сне…
Очень скоро она поранила обе ноги и теперь с интересом смотрела на собственные следы-ямки, в каждой из которых было немного крови. Елена Максимовна не чувствовала боли, потому что эта боль ровно ничего не стоила по сравнению с той…
Озеро было пустынно, но она все же минут двадцать обследовала его квадрат за квадратом, боясь, что пропустит маленькую оранжевую точку клипер-бота. Нет, на озере не было никаких лодок. Елена Максимовна взяла в руки прутик и, сев, нарисовала на плотном сером песке большую лодку. В лодку она посадила двоих пассажиров с удочками и подписала рисунок. Одного из пассажиров звали Андрей, второго Писатель. Рядом с нарисованными человечками Елена Максимовна с улыбкой высыпала свои шишки. Немного подумав, она подвинула шишки ближе к «Андрею».
Теперь она сидела, подставив непокрытую голову солнцу, рядом со своим рисунком и смотрела на «Андрея»…
Когда на песке появился первый дачник с большим махровым полотенцем на плечах и начал делать энергичные движения всеми своими конечностями, Елена Максимовна медленно поднялась с песка и пошла в лес. До дачи было не больше минуты ходу, но она, похоже, не знала этого.
— Андрей, скажи мне, кто были те люди, что привезли нас сюда? — Половцев пристально смотрел на сына. Они сидели в комнате за столом и ели жареный картофель.
— Не знаю, папа. Один из них попросил меня не разговаривать с тобой об этом и все забыть, — тихо ответил Андрей, опуская глаза.
— Но ведь были же у них имена? — настаивал Половцев.
— Не знаю… Но когда я у одного из них спросил про другого, кто это, мне ответили: «Тот, кто стоит за спиной». Странно, правда? Кто это, папа?
Половцев улыбнулся и, немного подумав, ответил:
— Этого мы не узнаем уже никогда. Да это, наверное, и не нужно. Тот, кто стоит за спиной… Очень
