воедино длинными, целиком каменными коридорами, настроенными без излишнего вкуса и изящества. Замок Лувр был ничем иным, как плодом Столетней войны, выстроенным на защиту короля, но так и не исполнившим в свое время возложенной на него задачи. А его смотровые башни, направленные на низовье Сены, говорили о таком отчаянии, что Готель порой удивлялась, как можно жить в подобном вечном ожидании угрозы, не говоря уже о том, чтобы воспитывать там детей.
Так или иначе, под королевскими дверями она нашла двух лекарей, по-видимому, живущих здесь же, под этим дверями уже несколько месяцев, с сухими бледными лицами, какие бывают лишь у сосланных на повинность каторжников. Когда Готель вошла в покои их величества, Мария Анжуйская лежала в постели, неподвижно, повернувшись лицом к окну, и, на первый взгляд, выглядела даже лучше чем её доктора.
- Ваше величество, - сказала негромко Готель.
- Уходите, - глухо ответила королева.
- Ваше величество, - снова заговорила девушка, - я уверена, что могу помочь вам вернуть силы.
- Они мне ни к чему, - снова ответила королева, не оборачиваясь, - да и не всё можно вернуть. Никому нет дела до женщины, не способной родить ребенка.
Готель не совсем поняла причину последних слов, но зато смогла понять, в каком знакомом ей положении сейчас находилась королева.
- Именно поэтому я и пришла к вам, ваше величество. Я не могу иметь детей и, поверьте, знаю, что вы чувствуете.
- Едва ли, - проговорила та и повернулась к Готель лицом, - каждый раз, глотая то зелье, что с неизменной регулярностью мне приносят врачи, я лишь надеюсь, что когда-нибудь это положит скоропостижный конец моим мучениям, но каждый раз всё заканчивается лишь дикой болью в животе, терпеть которую у меня больше не осталось ни сил, ни желания, и всё чего я теперь прошу, это только, чтобы меня оставили, наконец, в покое! - закричала королева, отчего её вызвало на сильный кашель.
Готель подбежала к королеве и взяла её за руку:
- Я не предлагаю вам зелье, ваше величество, и не предлагаю лекарства. Я предлагаю вам чудо. Вы станете моложе и сильнее, ваши болезни отступят, вы больше не вспомните о боли и вреде, единственно наносимым вам этим лечением.
- Кто вы? - спросила королева.
- Меня зовут Готель Сен-Клер, ваше величество, - представилась девушка, - я готова вам помочь, но также, я хочу вас просить об услуге.
- Что я еще могу, - больно улыбнулась та.
- Я прошу вас родить мне ребенка, ваше величество.
- Вы в своем уме, мадмуазель?! - прошипела королева, - сейчас вы стоите вот на столько близко, чтобы вас сожгли на костре за ваши небылицы!
- Но что вы теряете?
Королева закрыла лицо рукой, и её разобрал нервный смех:
- Это невероятно. Должно быть, я сплю. Или же вы думаете, что Карл вот так просто отдаст вам своего наследника?
- Меня не интересуют наследники короля, ваше величество, но если у вас родится девочка, быть может, вы согласитесь избавить её от подобных мучений; сказав королю, что потеряли её.
- Возможно, я уже окончательно сошла с ума, но позвольте спросить, чем вы можете доказать свои слова?
- Я сюда не фокусы пришла показывать, ваше величество, я пришла помочь вам.
- Уходите, - тихо проговорила королева, - уходите или клянусь Богом, я вас повешу.
- Воля ваша, - сказала Готель и, развернувшись, пошла к дверям.
- Черт с вами! - прорычала ей вслед королева, и девушка остановилась.
- Я передам аббату Ля Мервей о вашем согласии, - ответила Готель, не оборачиваясь, и вышла за двери.
Оказавшись, наконец, наедине, в коридорах замка, она с трудом могла стоять на ногах от бьющего в сердце волнения. Перебирая рукой грубые стенные камни, она медленно пошла вперед, пытаясь одновременно уложить в голове только что с ней произошедшее. А именно мысль о том, что королева Франции Мария Анжуйская родит ей ребенка.
Это было настолько фантастично, что, не зная геральдическую природу своего источника, она, не колеблясь ни секунды, сама бы согласилась с королевой, что на поводу у ней сам черт, но свет, который вёл её долгие-долгие годы, был чистым и живым, сошедшим с небес доказательством обратного.
Так или иначе, но её прогулка ко двору не закончилась общением с королевой, ибо, сменив очередной коридор, Готель было суждено встретить в Лувре еще одного падшего ангела. Готель вдруг услышала, как на другом конце зала открылась дверь, и из неё появилась Агнес, с наспех убранными волосами и не прикрытой грудью. Их неожиданная встреча стала откровением обеим, а потому они долго стояли, молча, пытаясь разглядеть на своих лицах хоть какие-то признаки осуждения, понимания или хотя бы признания друг друга. Но ни одна, ни другая не могла похвастать причиной своего появления в замке, а потому сия мизансцена для обеих закончилась столь же молчаливым бегством.
Уже ступая по центральному острову, Готель поняла слова королевы, что 'никому нет дела до женщины, не способной родить ребенка'. Карл искал утешения на стороне, а это 'дурно сказывалось не только на королевской чете, но и на спокойствии знати в целом', как сказал как-то Дю Мулен. 'Теперь, с выздоровлением Марии Анжуйской, Агнес, наконец, получит столь желанную конкуренцию, - размышляла Готель, - и, может даже, ей станет легче дышать, не расстегивая верхние пуговицы в присутствии короля'.
Следующие несколько недель Готель прожила в томительном ожидании благих вестей из Мон Сен- Мишель, в течение которых проводила всё свободное время в молитвах об исполнении своей мечты. Едва заканчивалась служба в соборе, она уже была готова исколоть себе все пальцы иголкой, отдавая всю душу Господу в надежде обратить на себя его милость.
Эмерик, не вынеся разлуки со своей эксцентричной возлюбленной, вернулся и был согласен быть рядом, когда той только это будет удобно. В ответ Готель старалась уделять ему больше времени дома. Выходила с ним под руку за покупками или оказывала ему любезность проводить себя на воскресную службу.
- Храни вас Бог, матушка, - сказал ей старик, которому она бросила монетку.
- Быть с вами - всё равно, что ядром, заряженным в бомбарду, не зная, когда она выстрелит и куда попадет, - заметил после Эмерик.
- Сочту это за комплимент, - проходя через мост, улыбнулась Готель.
- Вот, - ткнул пальцем он, - вы опять это сделали.
На острове было всё так же, как и в любое другое воскресное утро; и те же люди были заняты теми же проблемами, что и вчера. Но сегодня в их глазах сквозила какая-то почти неуловимая, единящая всех беззвучная радость, при этом которую никто, как будто, и не спешил обнаруживать, словно её общее таинство грело их сердца.
- Мадмуазель Сен-Клер, для меня большая радость встретить вас сегодня, - приветствовал их на ступенях собора Дени Дю Мулен.
Эмерик почтительно склонил голову перед епископом, с непониманием и любопытством косясь на свою в одночасье знатную спутницу.
- Случилось что-то хорошее? - заволновалась Готель.
- Я думаю, что вам, как и остальным горожанам, будет приятно узнать, что королева, наконец, оправилась от своего недуга.
- Господи! - не удержалась девушка, прикрыв ладонями лицо, - простите, ваше преосвященство. Я не знаю, не знаю, что сказать. Спасибо, спасибо вам большое!
- Не стоит, дитя моё. Полагаю, вы лучше меня знаете, кого все сегодня должны благодарить, - улыбнулся Дю Мулен и, понимая, что девушка уже совершенно растеряна от радости, добавил, - вы идете на службу?
- Да, ваше преосвященство, непременно!
