'Триста, если быть точной', - подумала Готель, но лишь улыбнулась в ответ:
- Так вы уже видели Карла?
- Недолго, - ответила девушка, - я поспешила удалиться, лишь только он обнаружил свои намерения. Его жена сейчас больна, и я бы стала только мимолетным упоением для его праздных смятений, без уважения к красоте и имени моей души.
Готель едва зашнуровала корсет, как девушка в негодовании выгнула спину и попыталась набрать чуть больше воздуха в грудь:
- Это невозможно, - выдохнула она, ослабляя шнуровку.
- Но вырез слишком большой, - запротестовала портниха, - в подобном случае ваш вид сочтут за непристойность!
Агнес уселась на скамейку, в отчаянии, пытаясь заправить грудь в декольте:
- Он просит свидания, - обессилив, выдохнула она.
- Кто? - уточнила Готель.
- Карл, - снова попыталась вздохнуть девушка, - и я уж совершенно растеряна, ибо будь королева в состоянии ответить мне в конкуренции, это вышло бы мне лишь грехом, но пока она мучается своим недугом, я не знаю, что станет непростительнее: оставить без внимания короля, или столь низко переступить через её величество.
Готель воздержалась от советов, а девушка продолжила:
- При дворе говорят, что ночью слышно, как кричит от боли королева, а под её дверями один за другим дежурят лекари, да и те надеются на чудо. Каждый день из аббатства Мон Сен-Мишель ей присылают новые лекарства, но каждый день ей становится только хуже.
- А что в Мон Сен-Мишель? - спросила Готель.
- Чудо.
- Я никогда там не был, - отвечал на утро Эмерик, - но я достаточно слышал от Артура - коннетабля Франции, с которым мы вошли в Париж и который ныне сдерживает аббатство от окружения англичан.
В доказательство своих слов он показал шрам на левой руке, куда также настойчиво указывал пальцем, только как Готель туда не всматривалась, так ничего и не разглядела.
- Ученые монахи, - продолжал он, - собирают и растят в аббатстве лечебные травы, готовят настойки, целебные порошки и смеси, и, лишь опасаясь немилости короля, спаивают весь этот губительный сброд королеве, - затем он опустил обратно рукав и добавил, - вот только кричит она не от боли, а оттого, что теряет детей.
Это была правда. За последние несколько лет Мария Анжуйская потеряла Филиппа при рождении, затем пятилетнего Жака, год спустя годовалую Маргариту, следом Марию, а в этом году не рожденную Жанну.
- Кто он вам? - вмешался в мысли Готель Эмерик, на что та непонимающе повела взглядом, - полно, вы ходите к нему чуть ли не каждый день.
- Вы следите за мной?
- В том нет необходимости, моя прекрасная Готель. Я часто вижу вас в городе, и каждый раз у вас один и тот же маршрут.
'Один и тот же маршрут' начинался с крыльца и вёл через новый мост, выстроенный в аккурат напротив её дома. Париж изменился. Если раньше, чтобы попасть на центральный остров, следовало бы пройти до собора по набережной, то сейчас достаточно было ступить за порог и пересечь реку. И если раньше город можно было обойти за час, то теперь он требовал гораздо больше внимания к своей величественной архитектуре. Как, например, к базилике Сен-Шапель на территории бывшего королевского дворца, у которого Готель теперь поворачивала направо, к собору и, если не торопилась на службу, минуя очередной мост, оказывалась на рыночной площади, ныне Гревской, которую, в свою очередь, с исправным уважением мерила шагами неторопливо и наискось, и устремлялась вслед длинными улицами, уводящими её от Сены прочь.
Что влекло её? Готель сама искала на то ответ. Возможно, сестра Элоиза исполнила слова, подаренные на бракосочетание, некой, только ей ведомой магией, но каждый раз Готель не терпелось перечитать их снова, буква за буквой, удостовериться в их существовании, хоть даже призрачном, но не потерянном в орешнике, а вечном. 'Во мне верность'. Теперь это можно было прочитать только здесь, на могиле Клемана. Несколько дней назад она также стояла над Пьером и Элоизой. 'Один и тот же маршрут'. От могилы к могиле. Но стоя здесь, ей мечталось, что каждым своим визитом она отдавала пусть небольшую часть долга своей запоздалой верности; и думая о том, она неизменно приходила к мысли, что жизнь её, сколько бы еще долго не длилась, разменяна. Как и её душа, мечущаяся в поисках точек соприкосновения с прошлым, и которая уже никогда не получит того настоящего и живого, что в родные годы формировало её сущность с намерением к миру иному.
Был ли виноват в том Эмерик или её внутреннее состояние, только обратно она не пошла 'тем же самым маршрутом'; не свернула на мост к собору, а медленно побрела по правому берегу Сены, всматриваясь в мощеную дорогу. Теперь он был везде. Булыжник. Париж менялся, и лишь Готель по привычке перебирала мостовую взглядом, будто пытаясь отыскать между камнями своё потерянное кольцо.
Наконец, она свернула на Мост менял, который тоже менялся, ибо, как говорили горожане, рушился прежде, перегруженный лавочками и торговцами, восстанавливался в новом обличии и снова обрастал желающими меняться людьми. Здесь всегда было шумно, и кипела жизнь. Каждый что-то предлагал и что- то брал взамен, и, видимо, был тем счастлив; это действо всегда напоминало Готель далекий праздник в Касселе.
Теперь, чтобы попасть домой, оставалось просто идти прямо, через остров, на новый мост, тот самый, что упирался прямо в её крыльцо. Мост Сен-Мишель. И Готель улыбнулась, остановившись посреди моста, тому количеству упоминаний архангела, что обрушилось на её сознание за последнее время. Она даже повеселела от внезапной мысли, что могла бы предложить несчастным монахам в Мон Сен-Мишель свою лилию. Но на что она согласилась бы её поменять? И в следующую секунду её словно пронзило молнией, она схватилась за парапет в испуге не устоять на ногах, столь грандиозно и блестяще было её наваждение; она пыталась уложить в голове порядок того, на что осенило её разум, но так и вернулась домой с, бьющим в крови, фонтаном необъяснимого счастья, требующего непременного расклада и еще более желанного постижения.
Вот оно, упирающееся в её крыльцо знамение! Вот она, лежащая за опустевшим королевским дворцом перемена! Сердце Готель буквально разрывалось от необходимости поделиться своим внезапным откровением, а потому, едва закрыв за собой дверь, она снова выскочила на улицу и побежала, как только что пронзившая её молния, через мост Сен-Мишель и Мост менял; и, пожалуй, в этот момент она была самым счастливым менялой на этом мосту, а может и во всём Париже. Она практически потеряла дыхание, когда снова очутилась на могиле Клемана; она упала на колени и заплакала: 'Я нашла, я нашла, - повторяла она, не в силах сама себе объяснить этого события, - я нашла это, мой любимый, милый Клеман'. Она гладила своими тонкими пальцами его надгробие и благодарила в сердцах своего покойного мужа за верность и его любовь. За судьбу, что свела их, за его преданность ей и своему дому, за который он так самоотверженно держался и ни за что не хотел продавать, будто знал! Знал почему! Ведь именно из-за этой его любви, вернувшись много лет спустя в Париж, Готель поселилась не в своей 'лиловой' от вьюна улице, а в их бывшей портной лавке на набережной. И лишь теперь, много лет спустя всё это, что так долго необъяснимо собиралось, копилось и росло, внезапно свершилось! Включилось в единый механизм!
Возвращаясь в город, Готель не покидало ощущение вернувшейся к ней жизни; той, которую много лет назад она променяла на жизнь вечную; той жизни, когда возникает непреодолимое желание планировать и загадывать. И теперь всё это виделось так складно и восхитительно, что её внутреннее ликование временами приостанавливалось страхом какой-либо случайной неосуществимости. Тогда Готель медлила и, прикоснувшись указательным пальцем к губам, перебирала мысли, поднимала взгляд к небу и, лишь когда по краю её губ снова пробегала улыбка, вновь приподнимала край платья и торопилась в город. Ей непременно хотелось явиться к королеве и рассказать о цветке, способном вернуть той силы. Но она
