- Это невероятно, - заключил тот.
День постепенно близился к концу. Покинув вечно строящийся собор, Готель перешла на левый берег и, пройдя по набережной, зашла в лавку Клемана. Он был один. Она положила на скамейку сумку и поторопилась в объятья своего супруга.
- Всё хорошо? - спросил он.
- Да-да, - заговорила Готель и уже не могла остановиться, - вы знаете, я была в Лионе, и он очень напомнил мне Париж, но только меньше и тише. А потом я гуляла в лесу, и это было так чудесно; мы непременно должны съездить туда отдохнуть; воздух там просто необыкновенный, и я уже, честно говоря, забыла все ароматы леса, живя здесь.
Клеман молча смотрел на это перерождение, пытаясь понять для себя его причины, а Готель, целиком утонув в своих мыслях, бросилась к своей сумке на скамейке и принялась суетливо развязывать на ней шнурок.
- Я оставила в этом лесу все свои силы, - продолжала она, - ну, где же они? Вот!
Она обернулась к Клеману с пригоршней орехов в руках:
- Вы помните?
- Конечно, помню, - подошел он и обнял супругу, чтобы успокоить её переволновавшееся сердце, - это был день, когда я сделал вам предложение.
Готель притихла, как мышонок, положив голову ему на плечо.
- Я боялась, что приеду, а вас нет или вы не хотите меня видеть, - тихо говорила она.
- Тогда, может, вы останетесь, - ответил он, - и мы придумаем что-нибудь с вашими орехами.
Услышав это, Готель быстро закивала головой, улыбаясь мужу и вытирая выступившие на глаза слезы, - да, я набрала их невесть как много, - засмеялась она.
Наутро Готель отправилась увидеть Констанцию.
- Как ваше здоровье, дорогая?
- Всё хорошо, - ответила та.
И графиня действительно выглядела вполне благополучно для своих четырех родов и тридцати восьми лет.
- Где Бодуэн, - спросила Готель, не увидев рядом с Констанцией её сына.
- Скорее всего, играет с Филиппом, - ответила графиня и добавила, - я слышала, Морис де Сюлли отзывается о вас не иначе, как о даре Божьем. Чем же вы заслужили такое уважение епископа?
- Я лишь сделала небольшое пожертвование, - махнула рукой та, - не стоит разговоров.
Графиня понимающе опустила глаза:
- Как скажете, матушка.
- Ну, полно, Констанс! Это не смешно, - нахмурила брови Готель.
- Да-да, - закивала подруга, - конечно, матушка.
Готель пыталась держаться серьезно, но через мгновение они уже смеялись в один голос.
- С тех пор, как у Людовика появился долгожданный наследник, во дворце больше ни до кого нет дела, кроме как до Филиппа, - проговорила Констанция уже в тишине, - у моего сына няня Филиппа, у моего сына кормилица Филиппа, крестный отец Филиппа, расписание Филиппа и игры по настроению Филиппа.
- Ну, я уверена, у них будут разные жены, - пошутила Готель.
- Touché[7], - задумчиво произнесла графиня, - хотя после того, что было между нами…, - добавила она и вдруг сменила тему, - вы знали, что все короли Франции были коронованы в Реймском соборе; все, кроме моего отца?
- Нет, миледи, я этого не знала.
- Я думаю уехать из Парижа.
- Вы ведь не оставите меня, дорогая? - посмотрела Готель на Констанцию и та, словно очнувшись от забвения, улыбнулась:
- Нет, дорогая. Конечно, нет. Просто я чувствую, словно задыхаюсь здесь.
- Я очень люблю вас, Констанция, - присела рядом Готель.
- Я знаю, знаю, - ответила та.
Они помнили, как встретились здесь на рассвете своей молодости, как проводили вместе ночи, и прошли через одну жизнь, общего любимого и мужа, стараясь при этом всегда держаться за руки.
- Готель, - окликнула подругу Констанция, когда та уже выходила.
- Да, миледи.
- Я пообещала девочкам пару ваших платьев, когда вы вернетесь.
- Конечно, - ответила Готель и вышла, осторожно прикрыв за собой дверь.
Теперь Готель шила реже. Вернее шила она часто, но не так искусно как прежде, для королевского двора. Если бы у неё были силы и здоровье на то, то безусловно; её былое мастерство приносило ей не малый доход, только сейчас она больше шила простой одежды для магазина или, к примеру, ту, что бесплатно относила рабочим собора. Её подводило зрение, годами порченое иголкой, а потому лишь по просьбе она шила то, что желали близкие или очень важные персоны. Каковыми кстати являлись Маргарита и Адель - дочери второй жены Людовика - Констанции Кастильской, умершей при родах в возрасте двадцати лет; так что старшая её дочь - Маргарита потеряла мать, когда ей было два года, а младшая - Адель вообще никогда своей матери не видела. И теперь Констанция проводила с ними свое свободное время и занималась с мини, пока весь двор ублажал своего единственного наследника.
- Вы должны приходить ко мне, - сказала Готель, с трудом откашлявшись на постели Клемана, - или позволить мне помочь оплатить вам ремонт дома. Это невозможно.
Она поднялась с постели, замотавшись в одеяло, как гусеница в кокон, и подошла к окну.
- Похоже, пошел снег, - констатировала она, присмотревшись в оконную щель.
Что касается Клемана, он готов был на все, кроме того, чтобы признать свою несостоятельность. Потому, начиная с этой зимы, они ночевали у Готель, хотя днем Клеман и проводил время у себя. Он даже начал ремонт своего дома следующим летом.
- Готель! Готель! - окликнул он её сверху, и та подняла голову выше, прикрыв рукой солнце, бьющее прямо в глаза, - я купил несколько новых досок для своей крыши, - похвастал он.
- Отличные доски, - крикнула в ответ супруга. - Я возьму кое-что постирать и подправить сказала она, когда тот спустился с крыши.
Она собрала несколько платьев с витрины, со временем регулярно покрывающихся пылью; некоторые из них Готель возвращала к жизни уже не раз. Как, например, это бежевое, не имеющее никакой формы. В том же недвижимом состоянии на прилавках лежала пара мотков ткани, но что более всего удивило Готель, это то, что при всех своих талантах кулинара, даже посуда на полках Клемана и та теперь была покрыта пылью.
- Я буду ждать вас вечером, мой дорогой Клеман. Приходите непременно, я что-нибудь приготовлю, - сказала она, уходя, и добавила, - и не забудьте про завтра.
Клеман пришел вечером, как и было условлено, а скорее прилетел. Он весь светился то ли от радости, то ли гордости, и едва мог ровно говорить.
- Вы не поверите, дорогая, - заговорил, задыхающийся от волнения и не успевший еще отдышаться с дороги, Клеман, - спустя лишь час, как вы ушли, ко мне пришла некая дама и купила у меня четыре платья, причем довольно несносных. Она сказала, что ей нужны именно такие, уж Бог её разберет на что. Она даже взяла моток ткани, и мне было неловко сказать, что его в трех местах проела моль, но дама опять же сказала, что ей именно такой и нужен. Должен признаться, очень странная особа, - задумчиво договорил он.
Слушая Клемана, Готель медленно помешивала в котле бобовую похлебку.
- Что скажете? - спросил он в нетерпении.
Готель повернулась с удивленными, сияющими глазами и развела руками:
- Что тут скажешь, мой милый Клеман; я вас поздравляю, это хорошая новость.
'Почти невероятная', - подумала про себя она, подавая супругу пышущую паром тарелку.
