королевой.
Париж блестел под голубым небом, режущей его натрое рекой, а мосты через неё были забиты людьми и телегами, и город бурлил, создавая с этим потоком единый ансамбль движения и жизни.
Через несколько минут они вошли во дворец, и Готель увидела двор, словно это было тридцать лет назад. С зеленой травой и нагретыми солнцем каменными скамейками, фонтаном, каменистой площадью и ступенями, подымающимся к парадным дверям. Девочка десяти лет, сложив за спиной руки, что-то шептала заливающейся смехом Анне, которая затем садилась под дерево и то же самое наказывала своей непослушной кукле. И Готель подумала, что если сейчас повернет направо голову, то непременно увидит рыжие кудри сестры Элоизы. Она обернулась, но увидела Констанс, та улыбалась и что-то говорила ей, но Готель была слишком погружена в себя. Она видела, как перед ними, там под деревом, зарождалась новая жизнь и совсем другая история. И, возможно, в той истории не будет ни её, ни Констанции, никого из тех, кто участвовал в их свершенной судьбе. Но будут другие короли и графы, и трижды сменятся епископы, взведутся новые соборы, и это будет целый водоворот, наполненный какими-то своими чувствами, горестями и радостями, неразделенной любовью, а может и головокружительным счастьем; следующий цикл, пережить который потребовалось бы сил и желания, по крайней мере, на следующие пятьдесят лет.
Готель присела на лавку, растирая свою больную ногу:
- Мне всё сложнее передвигаться без своей клюки, - заметила она.
Констанция подозвала девочку и та подошла ближе.
- Разрешите представиться. Изабелла де Эно. Королева Франции, - с достоинством проговорила девочка и присела в реверансе.
- В таком случае, ваше величество, - продолжила графиня, - разрешите представить вам мадам Сен- Клер.
Готель попыталась привстать, но девочка её остановила:
- Не вставайте, матушка, у вас же болит нога, - воскликнула королева.
- Спасибо, доброе дитя, - благодарно поклонилась Готель, - а где же ваш супруг - Филипп?
- Они с графом Фландрским во дворце, - ответила девочка, - могу ли я идти? - спросила она у Констанции.
- Да, дорогая, - улыбнувшись, ответила графиня.
Изабелла исполнила книксен и убежала прочь.
- Да это был удар, - сказала Констанция, садясь рядом, - узнать, что твой пятнадцатилетний сын в тайне женился на ребенке.
- Он будущий король, ему оно под стать, - махнула рукой Готель, - а, зная, как бывает нелегка и коротка жизнь вот таких принцесс, невольно становится их жалко.
- Я лишь боюсь, чтоб после смерти брата, молодой король не наделал ошибок, - вздохнула графиня.
- Людовик так плох? - спросила Готель, но Констанция не ответила.
Их встречи теперь часто были молчаливы. Они встречались часто и безотлагательно, но уединившись молчали, словно всё еще имели в том необходимость, но уж не имели слов. А через три месяца Констанции не стало.
Её похоронили в Реймсе. И теперь отсутствие слов не тяготило время проводимое подругами вместе.
- Вы остаётесь? - спросил Морис.
- Нет, - ответила Готель, - нет.
Они покинули склеп и сели в экипаж.
- Я уверена, что сейчас она на небесах, - прерывисто вздохнула Готель, - я раньше думала, что это просто слова, созданные для утешения; но это такое сильное чувство, здесь, - она прижала руку к своему сердцу.
- Я знаю, - ответил епископ.
- Странно, что я так мучилась, когда умер Клеман, а сейчас легко.
- Это лишь подтверждает, что вы спокойны за её душу. Как и я. Она была хорошим человеком. Во всём следовала вам, - чуть наклонившись к собеседнице, добавил Морис.
'В большем, чем хотелось бы', - подумав, улыбнулась Готель.
- Так же делала пожертвования, и должен вам сказать, весьма щедро.
- Я не знала.
- Она во всём хотела быть похожей на вас, - добавил он.
Когда солнце уже было готово закатиться, на горизонте стал различим силуэт нового собора.
- Я думаю уехать из Парижа, - сказала Готель, оглядывая величественные черты.
- Воля ваша, матушка.
Из всех городов, прошедших через её историю, для завершения своего жизненного пути Готель избрала Лион. Это был город, воспоминания о котором были ей теплее и менее болезненны. 'Полпути к Раймунду'. Здесь же она провела с маркизом их последнюю ночь, в доме родителей Клемана. 'Бедный Клеман'. Кто бы мог подумать, что он окажется единственным настоящим мужчиной в её жизни. Сознательным и терпимым в отношениях, любящим и до смерти как глупо жертвующим собой. Ведь Готель не нуждалась в опеке, она хотела любви. Любви взаимной со своей стороны в случае с Клеманом, которой она не хотела, и любви взаимной со своей же стороны в случае с Раймундом, но которой она так и не смогла получить. Но сейчас это уже не имело значения. Она несколько раз обошла свой дом, но из всех вещей взяла в дорогу лишь Писание, подаренное аббатисой, да можжевеловую клюку, без которой далекие расстояния уже были просто непреодолимы; а уезжала Готель как раз потому, что не хотела послушно ждать своего конца, глядя в окно своей мансарды, а надеялась еще уловить тот забытый вкус живого мира, некогда разменянного на столичные надежды. Она помнила, каким волшебным чувством было охвачено её сердце, когда она нашла под Лионом ту ореховую рощу. А здесь…, ничто здесь больше не держало её, и она торопилась оставить Париж, так же как стремилась в него попасть, бросив много лет назад цыганский табор.
Дом Готель в Лионе стоял на холме, омываемом Соной, а значит, она всё еще жила во Французском королевстве. Но стоило ей отправиться утром в орешник, как она попадала на территорию Римской империи. Дело в том, что император и французский король, так и не определив до конца принадлежность Лиона, просто разделили его рекой. И теперь даже тот, кто, к примеру, перешел мост, чтобы просто купить молока, пересекал имперско-королевскую границу. Это было забавно, учитывая, что коровы того самого молочника, жившего у подножия 'королевского' холма, ежедневно щипали 'имперскую' траву на другом берегу Соны.
Возвращаясь спустя десять с лишним лет в Лион, Готель также заметила у подножия холма новый собор, очень напомнивший ей парижский Нотр-Дам, и прежде чем доехать до дома, она остановилась у собора и зашла внутрь. Собор сей носил имя Сен-Жан, в честь Святого Иоанна Крестителя, что показалось ей тоже весьма символичным, и Готель на мгновение показалось, что она и не уезжала из Парижа, а потому она сразу же поспешила оттуда выйти.
Она прошла несколько переулков до молочной лавки. Теперь там работал Себастьéн - сын прежнего хозяина, имя которого она вспомнить так и не смогла. Узнав, кто была его посетительница, он поведал ей 'презанимательную' историю об её доме, происшедшую лет восемь назад:
- Одно время, заметив, что дом долго пустует, там поселилась семья германцев, - рассказывал Себастьен, отпуская горшок масла мужчине сорока лет, - но прожили они там не долго, поскольку не прошло и двух недель, как туда прибыло несколько крестоносцев, которые буквально вышвырнули их на улицу, - волнующе договорил он, - с тех пор все обходят его стороной.
Взяв кувшин молока, Готель пошла по дорожке вверх. Она не могла не согласиться с Раймундом, что дом был хорош. Из крупного камня, с массивными деревянными перекрытиями; именно такой, какие строят не прижившиеся здесь германцы. Она видела такие дома в Касселе. Готель обернулась. Вид на Лион с холма был превосходный. Сона и Рона, извиваясь, вползали в город, а затем сплетались вместе, как две змеи, довольные своим воссоединением.
