Готель села на крыльцо, положив на ступени свою клюку. Она решила, что слишком устала, чтобы сразу входить в дом, поскольку, вероятно, увидев, какой там могли оставить беспорядок, она начала бы немедленно его устранять. А потому, она была очень удивлена, найдя в каком порядке был дом, когда вошла. Естественно, все поросло многолетней пылью, но было явно заметно, что в доме старательно убрались. Посуда была бережно сложена и выставлена на полках, вычищен камин, рядом с которым лежала непочатая вязанка дров. Готель подумала, что вряд ли это успели бы сделать те, кого отсюда так поспешно выгнали. Она прошла наверх, но и там была убрана постель и белье, аккуратно сложенное, было заперто в шкафу. В итоге, ей осталось лишь вымести дом от пыли.
Шли последние дни лета, и Готель не теряя возможности провести время на лоне природы, каждое утро уходила в лес. Она несла с собой вышивку под скатерть или покрывало и садилась с ней на камень или под дерево, трудилась над нею несколько часов, а затем шла обратно. Она редко заходила далеко, тем не менее, обошла всё предместье и за несколько лет знала каждую травинку под Лионом. Самой тяжелой частью такого путешествия всегда оставался подъем на холм. Нагулявшись целый день извилистыми тропами, она брала этот бастион в несколько приемов, переводя дух перед, всё более и более открывающейся, панорамой города. Подходя к крыльцу, от невыносимой боли, она уже опиралась на свою клюку двумя руками и садилась каждый раз на его ступени, прежде чем зайти в дом. Но на этот раз, приблизившись, она увидела, что на её месте уже кто-то сидит. Какая-то совсем молодая девушка, в заношенном платье, не в старом, но сильно сношенном в короткое время. Даже издалека она имела вид измученный, словно проделала путь с другого конца земли. Заметив походящую к дому Готель, девушка торопливо встала, выпрямилась, придав выражению лица достоинства и важности. Но даже с плохим зрением Готель было видно, что девушка эта выплакала на крыльце достаточно слез, надеясь на эту встречу. Её глаза были красными по краям, а подбородок дрожал, но она держалась своего образа, как за соломинку, хотя, скорее всего, сама понимала, что человеку, висящему над пропастью, соломинка вряд ли поможет.
- Ваше величество? - удивилась Готель, подойдя ближе.
- Да, это я, - глаза девушки блеснули надеждой, и она приняла еще более превосходный вид, - Изабелла де Эно, - добавила она на всякий случай.
- Но что вы тут делаете?
Девушка на мгновение вышла из своего королевского образа и подбежала к Готель:
- Матушка, муж мой - Филипп, вот-вот меня прогонит из дворца. Я обошла уже весь свет, в надежде хоть на чью-нибудь поддержку.
Казалось, всё это уже осталось позади, но прошлое, похоже, не готово было оставлять её в покое; Готель вошла в дом, и королева скользнула за ней.
- Он собирает совет, чтобы аннулировать наш брак, - причитала девочка, - на том лишь основании, что я пока не могу дать ему наследника.
Последние слова просто взбесили Готель.
- Ну а я, что могу здесь сделать, ваше величество?!
Изабелла затихла. Она стала бледной, а по выражению её глаз можно было бы решить, что из неё только что достали сердце. Готель отвернулась и закрыла глаза, она глубоко вздохнула, пытаясь взять себя в руки, и затем снова повернулась к девушке. Изабелла была в истерике. Её не было слышно, но лицо её перекосило какой-то болью, она была залита слезами и закрывалась руками, её всю трясло, и Готель, повидавшей на своём веку достаточно, стало по-настоящему страшно, поскольку она никогда не видела, как человека изнутри пожирает ужас.
- Ваше величество! - бросившись к девушке, крикнула она, но та лишь продолжала закрываться от всего руками, скуля при этом что-то бессвязное. - Ваше величество! Изабель! Изабель! Вы слышите меня?
- Но мне сказали, - расслышала, наконец, Готель, - но мне сказали, мне сказали.
- Кто вам что сказал? - пыталась успокоить её Готель, - Изабель! Изабель!
Она начала трясти Изабеллу за плечи, пытаясь вернуть девушку в себя, но та лишь продолжала прятаться и скулить. Готель попыталась заставить её взглянуть на себя, удерживая ей руки, но даже открыв той веки, она не увидела ничего, кроме белых глазных яблок. Она размахнулась и влепила Изабелле громкую, тяжелую пощечину. На какое-то время стало тихо.
- Вы в порядке, ваш величество? - посмотрела она в глаза королеве.
Изабелла послушно кивнула.
- Кто вам что сказал, дорогая? - спросила Готель, держа голову девушки, чтобы не терять контакт с её глазами.
- Морис, - заслезила девушка, - Морис де Сюлли сказал, что вы поможете.
'Похоже, пришло время оказать услугу Ордену', - подумала Готель.
- Вам стоит умыться и отдохнуть, ваше величество, потому что завтра утром мы отправляемся в Париж.
Изабелла попросила Готель не уходить пока она не заснет, но заснула, едва её щека коснулась подушки. И глядя на этого измученного, по сути, ребенка, Готель подумала, как ошибочен среди девочек миф о прелестях дворцовой жизни, и сказки остаются сказками, как бы мы не мечтали их сделать реальностью. Она слушала мирное дыхание Изабеллы и думала, что сейчас эта девочка, пожалуй, выбрала бы обычное детство, наполненное заботами о непослушных куклах и бабочках спрятанных в её ладошках, вместо насильственной необходимости без остановки рожать наследников, не зная ни отдыха, ни родительской ласки, ни какой бы то ни было любви. И еще Готель подумала, что если бы она только могла, то скорее бы укрыла это дитя, чем повезла её завтра в Париж. 'Если бы', - сказала себе Готель и, погасив на окне свечу, вышла из комнаты.
Всю дорогу Изабелла держала Готель за руку, и та узнала, что Людовик умер той же осенью, что и Констанция; всего лишь месяц спустя. И что Филипп сейчас единоправный король, после смерти отца, отстранивший от власти свою мать. И что из-за приданого Изабеллы Филипп рассорился с её дядей, а сама Изабелла, похоже, совершенно не шла здесь в расчет.
Готель оставила королеву в доме старого Гийома, который, как только Готель вышла за порог, принялся демонстрировать их величеству своё пекарное мастерство.
Искать Филиппа долго не пришлось, он общался во дворе со своей сестрой.
- Ваше величество, - поклонилась Готель королю, - ваше высочество, - поклонилась она Адель.
- Здравствуйте! Что привело вас в Париж, матушка? - спросил Филипп.
- Меня привел к вам важный разговор, ваше величество.
- Ну что же, - улыбнулся он, - надеюсь, Адель, окажет нам такую услугу. Прошу вас присядьте.
- Спасибо, ваше величество, - поблагодарила Готель.
- Так что у вас за разговор?
- Вы знаете откуда взялись ваши враги, ваше величество?
- О чем вы, матушка? - смутился король.
- Плантагенеты. Генрих, Ричард, Иоанн - дети Алиеноры, первой жены вашего отца. Людовик упрекал её в неспособности родить ему наследника.
- Мой отец добивался аннулирования брака у Папского двора, потому что королева позабыла все приличья брака! - воскликнул Филипп.
- Изабелла поступала так же?
- Нет, - успокоился король, - нет, конечно. Она еще чиста.
- Вы уверены в этом, ваше величество? Когда я увидела её на своем крыльце, я не могла отделаться от мысли, что смотрю на бедную Констанцию, которой пришлось добираться до Парижа пешком, беременной чьим-то наследником, ночуя у чужих людей, возможно мужчин, не имеющей при себе ни гроша.
Филипп сел на скамейку, рядом, постаравшись реабилитироваться от услышанного:
- Но кто ж её выгонял, - улыбнулся он об Изабелле.
- Никто! - не сдержавшись, крикнула Готель, - она напугана до белого каления, отсутствием к ней всякого участия, пока вы с графом делите её приданое и ждёте лишь когда она родит! Я насмотрелась на таких несчастных вдоволь в своей жизни. На девушек, не знающих своего двадцатилетия. Тут никуда ходить