отложили инструменты, чтобы поаплодировать. Полный триумф! И он тянется к ней, полный любви, но она не смотрит на него. Ее взгляд обращен в зал, прикован к первым трем рядам кресел. Что-то в ней изменилось. Жилка на запястье, которое он держит, мелко подрагивает. Она вся в смятении. Но выбор уже сделан. Между мужчиной, которого она любила, и этим восторженным полутемным зрительным залом.
Китти всмотрелась получше:
— Ну и что тут такого? Пантомима какая-то. Смех да и только был с этим фильмом. Я такая же китаянка, как мои тапочки.
Они стали смотреть фильм дальше. Алекс прокручивал пленку вперед и останавливал то на одном, то на другом кадре. Китти от души смеялась — больше глазами, чем своим маленьким ртом. Рассказывала о похотливых актерах, тиранах режиссерах, капризных примадоннах.
На очередном стоп-кадре она покачала головой:
— Ты — моя библиотека. Никто ведь не просил тебя все это собирать. Да еще такие глупости!
— Ну еще немножко! — взмолился Алекс.
Начало светать.
— Боже, ты видишь! Ночь кончается. Надо закрыть жалюзи. — Она отодвинула в сторону одеяло и медленно поднялась. Он увидел больше, чем следовало: часть ее бедра, восковую липкую кожу, костлявое, без мускулов тело. Фиолетовые вены толщиной с карандаш. Она запахнула халат. Когда она проходила мимо телевизора, Алекс как раз остановил пленку на одной сцене. Китти в раздельном купальнике сушила волосы. А та Китти, что рядом, остановилась, искоса взглянула на экран, хмыкнула:
— Ты только посмотри. Неужели я была такой!
— Ты там красива! Кроме того…
— Нет, нет, нет. Не на что тут смотреть.
— Это восхитительно. Тебе тоже надо на это смотреть, всегда. Это записано на пленку. Ты — сама жизнь…
— Ты становишься смешным, — строго сказала она и прошла к окну. — Люди никогда не говорят правды. А время неумолимо берет свое. И мы движемся от молодости к старости. Зачем же делать вид, будто ничего не происходит? А
— Китти, а тебе не кажется, что Макс… Господи Иисусе… ты слишком сильно от него зависишь…
— Я так устала… — пролепетала Китти, опустив жалюзи и возвращаясь к своей кровати. — Прости, пожалуйста.
— Буду спать здесь, — без обиняков заявил Алекс. «Глаз не сомкну и буду ее охранять», — подумал он и выключил телевизор. В спальне словно повис теплый пепельно-серый туман, и они как будто превратились в собственные зыбкие тени.
— Конечно спи, — так же решительно согласилась она и шепотом объяснила, где взять одеяло и подушки. — А твоя леди? Твоя подружка? Не заскучает? По-моему, она для тебя несколько высоковата.
Алекс закинул на плечо одеяло и спросил:
— А почему мы ни с того ни с сего перешли на шепот?
Китти подошла к кровати и показала на Люсию, которая, словно думочка, притулилась на краю кровати. Алекс положил подушку и одеяло. Китти легла. Алекс лег. Они задышали в такт, потому что он следил за ее выдохами и старался следовать их ритму. У него похолодело сердце, когда она не то кашлянула, не то прохрипела. Смерть подстерегает всех нас, но возможная кончина Китти казалась совершенно немыслимой. Должно быть, именно это, подумалось ему, и есть вершина и бездна любви.
Было пять часов утра. Повинуясь безотчетному порыву, он встал в своем сером нижнем белье, совсем не отвечающем торжественности момента (одна штанина поднята, рубаха на спине задралась), и сказал ей, что она должна уехать отсюда с ним, потому что иначе ей не обрести свободы и, кроме того, у него есть кое-какой план. Он едва не час готовил в полумраке эту речь.
— Обсудим это за завтраком, ладно? — промолвила она невозмутимо, насколько это было в ее силах, повернулась и увидела, что он стоит на коленях, совершенно не в себе, и с тем выражением на лице, которое ей много раз доводилось видеть прежде рядом с собой. — Сейчас мы будем спать. Уже страшно поздно — поздно разыгрывать сцены из мыльных опер.
Она повернулась на другой бок и сжала руками одеяло. Пальцы ее похолодели. Даже раньше, когда она, никому не известная девчонка, только начинала сниматься в кино, спалось ей очень плохо — от подозрения, что их так много, этих людей, этих киноманов, и хоть одного бы выбрать, хоть одного приголубить…
ГЛАВА 6
Везем быка домой
Парк походил на русский проспект.
Сквозь зелень листвы блестели золоченые купола православного храма, а в гуще деревьев кто-то по-советски заботливый проложил беговую дорожку. Скамейки вокруг фонтана и стволы деревьев покрывал грязно-серый иней, а куча льда не стала препятствием для бегунов трусцой. Их оказалось гораздо больше, чем мог предположить Алекс. Было ровно одиннадцать часов утра. Рёблинг остался позади, и Алекс искал станцию метро, чтобы вернуться к себе в отель. Он запланировал кучу дел: купить еды, решить вопрос с билетами на самолет и приобрести одну важную для него книгу. Как любят выражаться разные писаки, предстоял чертовски напряженный день.
Он присмотрел себе скамеечку и повел с нее наблюдение за хипстерами и поляками, которые наматывали круги по беговой дорожке. Хипстеры трусили по парку в поношенных старомодных спортивных костюмчиках и с повязками на головах. Поляки бегали как-то по-другому. Держались эти две группы обособленно: на дорожке почти не встречались и поболтать у фонтана вместе не собирались. Та же песня, подумалось Алексу, что в магазине, где он покупал булочки к чаю. Селедка, латкес[91], kolbasa и pirogi, с одной стороны, фалафель[92], кофе латте и сырное печенье — с другой. А в книжном магазине произведения известного писателя Чарльза Буковски[93] стоят напротив стола, заваленного библиями на польском языке.
Поляки на улице не выпендривались и одевались по погоде. Хипстеры для согрева бегали и махали руками или вообще делали вид, что никакой зимы нет.
Бледнокожие польки стреляли кошачьими глазками куда угодно, только не в сторону Алекса. Румянощекие хипстерихи, черт-те с чем на голове, игриво намекали взглядами, что открыты для общения — особенно на темы близких им искусств.
Не просидев на скамейке и получаса, Алекс стал настоящим хипстерологом и поляковедом. Запутанные отношения между завсегдатаями беговой дорожки и царившие в парке неписаные законы требовали осмысления. Складываются они таким-вот-образом или этаким-манером. Алекс, прихлебывая кофе, разложил все по полочкам.
Царство Этакого-Манера
1. Поляки нуждаются в хипстерах, потому что у хипстеров водятся денежки, на которые делаются покупки.
2. Хипстеры нуждаются в поляках, потому что поляки все еще считают хипстеров — несмотря на их финансовое благополучие — богемой. Только тусуясь рядом с поляками, хипстеры чувствуют себя
