вины виноватым». В мае 1875 г. упомянутые гравюры ему прислал Рютимейер с вопросом: «Подлинные ли они?» (по-видимому, ему показалось странным, что один из рабочих, участников тейнгенских раскопок, некто Мартин Штамм, принес их непосредственно ему, а не Мерку, утверждая, разумеется, что они были найдены уже после окончания исследований). Рютимейер, однако, в конце концов поверил в их подлинность, хотя Мерк ответил, что он в этом не убежден: не могли ли они попасть в руки Штамма каким- то нечестным путем? И отказался включить их в свою работу. Тому, что они все-таки там оказались, содействовал не кто иной, как президент Келлер, который их включил в работу Мерка и не счел нужным сказать об этом простому сельскому учителю.
Съезд в Констанце в 1877 г., на котором должно было развернуться сражение между сторонниками и противниками палеолитического искусства, таким образом, пришел к решению спора раньше, чем тот состоялся. Мирная тактика председательствовавшего профессора Вирхова и устроителя съезда Лейнера воспрепятствовала проявлению воинственного духа, и съезд закончился так же, как начался, — в исключительно доброжелательной атмосфере.
Подробности этого знаменитого дела стали известны позднее. Они показали, какую роль играет случай в судьбе научных открытий и полемик.
Мартин Штамм не заслуживает однозначного приговора, ибо вообще-то был человеком порядочным, но, потеряв работу по специальности (был он искусным ткачом), добывал средства к жизни чем придется, иногда и в качестве землекопа в пещере Кесслерлох. А там постоянно говорилось о северных оленях и других редких гравюрах, тут-то у него и зародилась идея поправить свои дела. На пасху 1875 г. он попросил ученика реального училища в Шаффхаузене и сына своего родственника Конрада Боллингена, чтобы тот на кусках ископаемой кости, принесенных с раскопа, выгравировал каких-нибудь животных; Конрад отыскал подходящие образцы и с помощью карманного ножа и вязальной спицы перенес их на кости столь искусно, как умел.
Кто знает, когда бы еще все это выяснилось, если бы в дело не вмешался невероятный случай. Год спустя другой мальчуган, Людвиг Линденшмидт-младший, будущий археолог, как и его отец, случайно увидел в журнале «Глобус» популярную статью о находках в Кесслерлохе, иллюстрации в этой статье показались ему чем-то знакомыми. Он перелистал свою книжку о животных, а поскольку это была та же самая книга Лотманна, которой пользовался Конрад Боллингер, отыскать медведя и лисицу оказалось несложно. Рассказывают, что он с гордостью, не произнеся ни слова, показал статью и книжку отцу в благом неведении того, какую научную бурю он тем самым разжигает.
Случай на самом деле беспрецедентный: фальсификатором и открывателем подделки было «невинное дитя», не понимающее взаимосвязи и последствий своего деяния.
Конрад вышел из этой истории чистым, но археологию он покинул, и это не может нас слишком удивлять. Пещера Кесслерлох осталась, однако, для него прекрасным воспоминанием. Еще около 1900 г., когда он учительствовал в школе для девочек в Базеле, его ученицы знали отлично действовавший способ избежать опасности на уроках математики: какая-нибудь из них спрашивала, что же на самом деле нашли в пещере. Как говорят, у пожилого господина всегда начинали сверкать глаза, и он снова и снова принимался рассказывать, однако о мошеннической афере никогда не произносил ни слова.
А что же случилось с предметами, вызвавшими целую бурю? Летом 1875 г. Келлера посетил сэр А. У. Фрэнкс, ведавший археологическими коллекциями Британского музея в Лондоне, увидел гравюры медведя и лисицы и, не колеблясь, признал их фальсификатом (подделкой). Интересно, как он поступил дальше: заплатив из своего кармана, он купил обе за 80 франков, а затем в своем музее присовокупил их к коллекции французского палеолита, собранной Кристи, в качестве наглядного образчика преднамеренной подделки. Напротив, пасущийся олень (подлинный!) и по сей день является самым ценным экземпляром в коллекции музея в Констанце.
Подобных, хотя, может быть, и не столь занимательных, историй мы могли бы привести и больше, будь на то место и время. Случалось иногда, что предметы, первоначально казавшиеся подозрительными, в конце концов оказывались подлинными, как это было с гравюрами мамонтов на обеих сторонах костяной пластины, извлеченной в 1865 или 1864 г. Э. Ларте в пещере поблизости от городка Лез Ейзи во Франции. Мортилье, с подозрением относившийся к проявлению духа у палеолитических людей, считал странные загнутые концы хоботов ошибкой современного фальсификатора, но аналогичная деталь была позднее открыта на настенной гравюре в пещере Ле Комбарель, а в августе 1924 г. — по остаткам сохранившегося в вечной мерзлоте мамонта, найденного на реке Колыме в Сибири. Ясно, что никакой мошенник во времена Ларте не мог этого предугадать.
Фальсификации, однако, касались не только натуралистических изображений, но и абстрактных фигур. Если вам когда-нибудь приходилось читать о замечательных прекрасно расписанных валунах, которые около 1889 г. были открыты Э. Пьеттом в большой туннелеподобной пещере Мас д’Азиль во французской провинции Арьеж (когда-то о них говорили как о возможных первых свидетельствах зарождения письменности), вам будет небезынтересно узнать, что 18 % образцов из коллекции Пьетта в наше время признаны фальсификатами.
Не менее любопытны и случаи фальсификаторских афер вокруг настенных росписей и гравюр в пещерах. Подделать такого размера картину по многим причинам сложнее, потому, наверное, большинство споров о подлинности такого рода произведений искусства доисторического времени, вызывавших подозрения, в конце концов разрешалось также в их пользу.
Вслед за этими довольно старыми историями следует вспомнить и самый свежий случай, тем более что «руффиньякская битва», или «война мамонтов», у нас почти не известна.
Название было придумано французскими газетчиками (которые в этой битве приняли прямо-таки творческое участие, дабы она не закончилась чересчур скоро), ее стоило бы именовать «войной с мамонтами»: речь шла о 137 мамонтах, а кроме них, о 24 бизонах, 14 конях, 11 козерогах, трех человеческих фигурах и 11 шатровидных знаках на стенах пещеры, именуемой Кро де Клузо, или Кро де Гранвиль, или Грот де Мирмон. Эта удивительная пещера расположена вблизи селения Руффиньяк в округе Лез Ейзи и была известна уже в XV и XVI вв. Позднее о ней как-то забыли, и даже великое наступление на французские пещеры с середины XIX в. ее минуло, несмотря на то что проглядеть ее из-за гигантских размеров было невозможно: воды, просачивающиеся с поверхности в глубины карстовой равнины, промыли в известняковом массиве большую систему подземных речных тоннелей, причем на трех уровнях, самый значительный из них — первый с семикилометровым коридором. Люди обитали там со времени среднего палеолита, но только в привходовой части.
Ни одно из открытий, спорадически там случавшихся, не могло, однако, сравниться с тем, которое сделали Луи-Рэне Нужье и Ромэн Робер 26 июня 1957 г.: они обнаружили настенные рисунки, несомненно, палеолитического возраста, крупные, многочисленные, притом до тех пор совершенно не известные. Целый месяц они таили свое открытие, в том числе и от С. Бланка, археолога, которому был поручен надзор за этой областью (именно это позднее, и совершенно справедливо, ставилось им в упрек), огласив его 20 июля на съезде Французского доисторического общества в Пуатье. При этом умышленно не сообщили, о какой пещере идет речь, но один из репортеров шел по их следам и скоро докопался до истины.
Замысел открывателей, разумеется, удался, полностью, изумление было полным. Но при этом родилась и иная реакция, не менее горячая, которую они в расчет не приняли. Посудите сами: не удивительно ли, что во французских пещерах, где уже 150 лет все кому не лень гонялись за палеолитическими находками и половину этого времени разыскивали настенную живопись, происходит такое сенсационное открытие, причем не в пещере, сокрытой от человеческих глаз со времен палеолита, как это было в случае с открытием в пещере Ляско в 1941 г., а, напротив, в месте, которое уже в течение целого столетия открыто для посещения туристов, и никто до сих пор не обратил внимания на 215 рисунков, выглядевших к тому же «совершенно новехонькими».
В доказательство правомерности своего недоверия скептики стали отыскивать странности. Первый план пещеры составил в 1759 г. Габриэль Букье, при этом он должен был подробно ознакомиться с пещерой, однако никаких свидетельств такого рода он не оставил. Местные землемеры в 1824 г. подготовили другой план. С той же целью в 1893 г. излазил всю пещеру Э. Мартель с сотрудниками.
