последних звуках гимна оно развернулось на острие мачты и заплескалось в синеве неба. Я закрепила шнур. Все было сделано. Теперь я могла вместе со всеми спокойно слушать приветствия гостей. Но первый момент был так хорош, что я мысленно все время возвращалась к нему.

Андрея Михайловича я больше не видела, да и не хотелось. Пусть он останется в моей душе на некоторое время пригрезившимся князем Андреем. Света правильно заметила сходство. Да его и действительно трудно узнать без бороды. Помолодел, похорошел. Ребята повели его осматривать местность. Рассказывали, что он долго стоял на бугре, откуда Пьер Безухов наблюдал ход Бородинского сражения, — знаменитой батарее Раевского. Волнистые дали, озаренные солнцем памятники, начиная от наполеоновского в Шевардине и кончая кутузовским в Горках, привели его в восторженное состояние. Он, к удовольствию ребят, прочел наизусть лермонтовское «Бородино», нигде не запнувшись. И очень хотел найти деревню Князьково, где смертельно ранили Андрея Болконского. Но это было невозможно. Да и времени не оставалось. Автобус с гостями отходил сразу после обеда.

Я должна была участвовать в спортивном празднике на Багратионовых флешах. Состязались по прыжкам в длину. Толя велел мне не очень наедаться за обедом, а я и вовсе не пошла в столовую. Села в тени памятника возле леса и стала думать, что такое счастье. В голову пришла странная мысль: а вдруг это и есть самое лучшее в моей жизни? И больше никогда-никогда ничего подобного не будет? Ни подъема флага, ни радостных ребячьих лиц, ни сиреневой аллеи с «князем Андреем», будто сошедшим со страниц «Войны и мира»…

…Свое первенство по прыжкам я проиграла Лильке. Она откровенно радовалась, а я так была полна своими новыми мыслями, что и не заметила провала. Толя удивленно пожал плечами: на тренировках я прыгала чуть ли не на метр дальше! Но разве в этом дело? Мне все равно было хорошо. Я смотрела в постепенно темнеющее небо и ждала появления звезд. Июньские дни очень длинные. Звезды загораются уже после отбоя. Но сегодня особый день. Отбой будет в двенадцать часов, когда потухнет праздничный костер.

На костровой площадке вожатые Леша и Миша навалили хворосту целую гору. Он вспыхнул таким гигантским столбом, что младшие ребята в восторге подняли визг. Счастье на земле продолжалось. Пришли жители села Семеновского с гармошкой. Началась самодеятельность.

Когда совсем стемнело, я тихонько встала и, повинуясь какому-то неясному желанию, пошла к воротам. На них смутно светилось название лагеря. Я шагнула в темный провал и окунулась в тишину, как в воду. Над пустой сиреневой аллеей сияла чистейшая, без единого пятнышка, луна. Белый свет струился по листьям.

«Князь Андрей, это вы?» — шепотом начала я повторять утренний диалог. «Вас, кажется, ищут, графиня?»

Меня снова искал Толя. Он бежал сюда от нашего корпуса.

— Ты расстроилась из-за прыжка? Брось, дело поправимое.

— Поправимое! — с готовностью согласилась я.

— Но остальное все хорошо? — уже менее уверенно спросил он.

— Очень хорошо, милый Толя! Просто отлично! — воскликнула я и побежала к костру.

Он еще пылал. Я протиснулась между Ирой и Светой и запела со всеми вместе.

Как сильно дуют в этом году февральские ветры! Высокими скалистыми гребнями уложили они снега на полях и вдоль дорог. Ткнешь палкой в острую верхушку такого гребешка, и осыплется он, как сухой песок.

Мы взяли со Светой за правило кататься по утрам на лыжах. Я с грохотом съезжала с крыльца к Чаченке и встречалась со Светой возле дачи доктора Гиля. Отсюда мы вместе ехали по розовой от солнца, крепкой целине к ромашкинскому лесу. Ветер кидал в лицо режущую снеговую пыль, больно сек щеки, и выдержать долго такую пытку было невозможно. Со смехом возвращались домой и ехали в школу.

А в школе скука. Уже началась вторая половина девятого класса, а мы все никак не раскачаемся. Не могу понять, отчего это происходит. Я с таким нетерпением ждала осени. После пионерского лагеря в Бородине с его праздничной жизнью, возвышенными впечатлениями казалось, что и в школе начнется что-то особенное. Не началось. Андрей Михайлович был строг, сух и говорил с нами только по делу. Будто не приезжал он к нам в тот незабываемый июньский день, не стоял, как Пьер Безухов, на батарее Раевского, не являлся в образе князя Андрея в сиреневой аллее и никогда не говорил других слов, кроме: «Классное собрание будет на шестом уроке», «Срок сдачи тетрадей истекает завтра». Правда, на переменах он часто вел особый разговор с Кириллом Сазановым и Борисом Блиновым, но мы не прислушивались. Перед уроком иногда он улыбался, отвечая на вопросы Сони Ланской или Люси Кошкиной. Но с нами — ни о чем. Будто не было в классе ни меня, ни Светы, ни Иры, никого из тех, кто ездил в лагерь. Однажды мы втроем — я, Ира, Света — стояли в закутке возле учительской и вспоминали что-то лагерное.

— Помнишь Багратионовы флеши? — громко спросила Света, скосив глаза в сторону.

Мимо нас деловитой походкой прошел Андрей Михайлович. Он, конечно, слышал, но не задержался, не вступил в разговор.

«Не хочет — не надо! — сердито думала я. — Вот Николай Иванович любит вспоминать свою поездку в лагерь, не гордится!»

И правда. Николаю Ивановичу мы все свои летние проказы раскрыли, и он трясся от смеха, слушая, как Паша Климов барахтался в хламе.

— Это ему на пользу. Спеси поубавится! — говорил он, вытирая глаза платком.

А школьная жизнь шла своим чередом. На уроке литературы я сделала доклад об изображении светского общества в романе «Война и мир». Разнесла это общество с необыкновенным удовольствием и даже положительным дворянам Ростовым и Болконским с князем Андреем во главе здорово досталось. Пусть не зазнается!

— Ну, это ты слишком! Нельзя валить всех в одну кучу! — возмутилась Валентина Максимовна.

— А что? Чуждый классовый элемент! Правильно! — вдруг поддержал меня Генька Башмаков.

Но остальные не согласились. Соня Ланская горячо доказывала передовую сущность князя Андрея.

— Андрей Болконский и сейчас может служить нам примером честности, принципиальности, силы духа! — восторженно говорила она. — И такие люди есть!

— Кто же? — поинтересовалась Валентина Максимовна.

— Андрей Михайлович, например. Разве он не такой? — покраснев, но твердо произнесла Соня.

Все зашумели, начали сопоставлять. Выходило много схожего, вплоть до внешности. Но я это и без них знаю. Никто ведь не видел его в белом френче, задумчиво стоявшего на сиреневой аллее. Только об этом я никогда никому не скажу. Пусть думают, что я прямолинейная, ограниченная… Что хотят!

Урока не было. Кричали ребята. Кричала Валентина Максимовна, доказывая что-то свое. На стол мне шлепнулась записка: «Поздравляю с приобретением ценного союзника — комсомольского вождя Геннадия Башмакова!»

Я посмотрела на ухмыляющегося Кирилла и вздрогнула, как от удара. В начале этого года действительно произошло что-то непонятное: Генька Башмаков, зазнайка и себялюбец, стал секретарем комсомольской организации.

К концу прошлого года в нашем классе было девять комсомольцев и четыре в седьмом. Всего тринадцать. И жизнь у нас шла вполне сносно. После лагеря мне захотелось работать пионервожатой в шестом классе. Там у меня много маленьких приятелей. Толя, конечно, ухватился за это обеими руками. Председателем учкома после перевыборов стал Ваня Барабошев, и я с легкой душой занялась