тянуло приятным теплом.
— Сними рубашку и распусти волосы, — велел мужчина. Он внимательно смотрел на маленькие ноги Луизы и ее тонкие руки, а глаза его уже засверкали огоньками похоти.
Девушка опустила глаза и залилась краской, но мужественно стянула с себя плотную рубаху и положила ее на одно из кресел, а затем расплела длинную черную косу, завязанную узенькой голубой ленточкой. Она стояла совершенно голая перед незнакомым немолодым мужчиной, который сейчас должен был взять ее невинность.
— Нужно проверить, не врешь ли ты, — засмеялся тюремщик, подходя к девушке, — садись в это кресло, а ноги перекинь через подлокотники.
Луиза послушно подошла к креслу и сев так, как велел ей мужчина, замерла, закрыв глаза. Она не видела его, но перестать чувствовать не могла. Она ощутила жаркое дыхание между своих ног, а потом грубые пальцы начали шарить между бедер, раскрывая складки ее лона и проникая внутрь тела.
— Не обманула, — услышала она радостный голос над собой.
Девушка открыла глаза и увидела, что начальник тюрьмы стоит над ней, держа в руках бутылку с коньяком.
— На, пей. Только сиди, как сидишь, хочу посмотреть на это зрелище подольше.
Он протянул девушке бутылку и стал наблюдать, как та пьет. Огненная жидкость обжигала горло Луизы, но она старалась выпить как можно больше, чтобы опьянеть и не чувствовать боли и отвращения. Мужчина начал убирать со стола бутылки, медленно переставляя их на каминную полку. Он не спешил, ему явно нравилось зрелище, которое он видел перед собой. Наконец, последняя бутылка была убрана, он вернулся к девушке и сказал:
— Ну, хватит, а то потом тебя придется нести, и все решат, что это я тебя так отделал.
Он отобрал у девушки бутылку, поставил ее к остальным на каминную полку и, подхватив Луизу на руки, перенес ее на стол. Девушка закрыла глаза, а тюремщик подтянул ее к краю стола, широко раздвинул ей ноги и, хрипло крякнув, вонзился в нежное лоно. Луиза закричала и забилась, но широкие ладони плотно прижимали ее руки к столешнице, не давая ей даже пошевелиться. Боль была такой ужасной, что девушке казалось, что мужчина сейчас разорвет ее пополам. На мгновение она подумала, что так будет даже лучше, ведь она сейчас умрет, но крошечное личико Генриетты всплыло в ее памяти, и девушка поняла, что не имеет права умирать, даже если ей этого очень хочется. Но тут тюремщик хрипло зарычал и упал на нее, тяжело дыша.
Через минуту мужчина отошел от стола, и девушка услышала звук льющейся воды в углу комнаты. Сама она не могла пошевелиться, но, сделав над собой усилие, попыталась встать.
— Погоди, давай я тебе помогу, — услышала она тихий, даже какой-то робкий голос начальника тюрьмы.
Мужчина подошел к ней и легко поставил ее на ноги. Луиза схватилась за спинку кресла и устояла на ногах.
— Ты дочка и сестра герцога? — спросил тюремщик, натягивая на нее рубашку.
— Да, — прошептала Луиза, сил говорить у нее не было.
— А девочка, что родилась — единственный ребенок твоего брата и его жены?
Луиза кивнула, не понимая, что же еще от нее хочет этот человек, уже забравший ее честь.
— Понятно, что ты хочешь спасти наследницу вашего рода, да только монашки ее не возьмут.
— Почему? — ужаснулась Луиза, понявшая, что ее жертва была напрасной.
— Нет больше ни монастырей, ни монашек, — грустно сказал мужчина, — тех, кого не убили, посадили в тюрьмы. Некому тебе отдавать этого ребенка. Но уговор есть уговор. Я дам тебе немного денег и одежду нашей прачки, она оставляет ее в постирочной, когда уходит домой. Бери племянницу и пробирайся в Кале, а там уж, если тебе повезет, уезжай в Англию. Да поможет тебе Бог.
Начальник тюрьмы вышел в коридор, что-то сказал конвоиру и через несколько минут вернулся в свой кабинет с платьем и плащом. Луиза только успела переодеться, как в кабинет ввели ее невестку с крошечной Генриеттой на руках. Предупредив, что у женщин только пара минут, чтобы проститься, тюремщик вышел. Невестка передала девочку Луизе и, встав на колени, поцеловала ей руку.
— Благослови вас Бог и Дева Мария, живите и будьте счастливы, — всхлипнула бедная женщина. Потом она поднялась и в последний раз взглянула в крошечное личико своей спящей дочери. Дверь отворилась, это вернулся начальник тюрьмы. Он вывел рыдающую герцогиню за дверь и передал ее конвоиру.
— Вот немного денег, — виновато сказал он, протягивая Луизе тощий кошелек, — больше у меня нет, ты уж сама как-нибудь выкрутись.
— Спасибо вам за все, — поблагодарила девушка, пряча кошелек в карман плаща, — дай вам Бог здоровья и долгих лет за то, что спасли нам жизнь.
Тюремщик кивнул, отводя глаза, потом вывел Луизу за ворота тюрьмы и, тихо попрощавшись, захлопнул маленькую калитку в огромных, обитых железом воротах, а девушка скользнула в ночь, начав свои многолетние скитания.
Тогда она с младенцем на руках смогла преодолеть все препятствия и добралась до Англии, даже нашла там жилье и работу. Неужели сейчас, имея опыт и деньги, с взрослой девушкой, в которую превратился новорожденный младенец, она не сможет покинуть воюющую Францию и добраться до дома, которым она теперь считала Лондон.
«Нет, хватит ждать у моря погоды. Начинается новая война, я должна увезти Генриетту в безопасное место, — решила Луиза, — сегодня соберемся, а завтра на рассвете уедем».
Она встала и подошла к племяннице, запевшей веселую детскую песенку.
— Все, девочка моя, я приняла решение. Завтра на рассвете мы покидаем Париж. Никто из слуг не должен знать о наших планах. Дорога будет очень опасной, но теперь нас двое, и мы сумеем ее одолеть, — сказала Луиза, погладив золотые кудри Генриетты.
— Нас трое, мадемуазель Луиза, и мы обязательно вернемся в Лондон, я обещаю, — произнес бархатный баритон. В дверях стоял такой надежный, умеющий все на свете, сильный и мужественный Иван Иванович Штерн.
Элегантная дорожная карета маркизы де Сент-Этьен вязла в колеях раскисшей от дождей дороги на севере Пикардии. С тех пор как на пороге их парижской гостиной появился Штерн, прошло почти десять дней. Тогда Иван Иванович, целуя руку Луизы, объяснил, что известие о возвращении Наполеона застало его в Санкт-Петербурге. Он сразу же попросил у молодой графини Василевской ее французский паспорт на имя маркизы де Сент-Этьен и в ту же ночь сел на корабль, отплывающий в Кале. Увидев печальное лицо женщины, он сразу же все понял и попытался успокоить ее:
— Все будет хорошо, я ехал из Кале через Пикардию, войск там нет, но, конечно, везде неспокойно. Крестьяне смотрят косо на иностранцев, все население в провинции считает, что эмигранты вернулись на штыках чужеземцев отобрать то, что уже давно честно выкуплено другими людьми. Достаточно малейшей искры — например, ложного слуха или провокационного поступка, чтобы глубинка вновь запылала огнем революционных выступлений. Кале блокирован, оттуда в Англию не отплыть, я предлагаю пробираться в Бельгию, сначала в Брюссель, а оттуда в Антверпен. В Брюсселе стоит английский корпус герцога Веллингтона, там вы будете в безопасности.
— Но как же мы туда доедем? Вы сами сказали, что на иностранцев и аристократов, вернувшихся из эмиграции, смотрят косо, а вдруг Генриетта пострадает? Ведь девочка так красива, вылитая покойная мать, — всхлипнула Луиза, теперь, когда она была не одна, все ее мужество, которое женщина так долго копила в себе, мгновенно оставило ее, как будто смытое волной слез, ручьями хлынувших из ее глаз.
— Не нужно плакать, дорогая, — нежно сказал Штерн, протягивая Луизе платок, — я буду с вами, учтите, что я отлично стреляю, а в моем саквояже лежат целых три пистолета. К тому же, я не зря взял паспорт маркизы де Сент-Этьен. Поедете как почтенная вдова полковника де Сент-Этьена, спасшего Наполеону жизнь в России. Я буду вашим телохранителем, а Генриетта — племянницей. У юной девушки в присутствии ее старшей родственницы никто документов спрашивать не будет. Так что собирайтесь, мы должны выехать завтра на рассвете.
Штерн все взял в свои руки, он еще успел встретиться с месье Трике и узнать у того, до какой